– Там на пурпурном гранитном алтаре Канда Свани я приняла посвящение…
Единственным, что она действительно могла изучить или хотя бы увидеть сама, были танцы маленьких жительниц Явы в городах, где ее супруг, тогда полковник колониальной армии, служил в гарнизоне. И между этим искусством, которое так изящно и хитро и состоит из стилизированных жестов и отработанных движений, и неистовым танцем малабарских апсар существует огромное различие. Как идолы из золота и эмали, крохотные женщины на Яве или Суматре, нерешительные, священнические, неприкосновенные существа, по-видимому, не обладают ни плотью, ни духом. Они – наполовину абстрактные олицетворения доисторических ритуалов, которые сохранились неизменными через все времена, так как они передают их позы и одежды, их движения и головные украшения, их пряжки и улыбку тысячелетиями во всегда одинаковых формах. Как в давно прошедших эпохах на них смотрели первые желтолицые князья, точно такими и мы видим их сегодня. Шелк был еще неизвестен на западе, когда они шили свои юбки уже из парчи. Храмы, в преддвериях которых они танцуют, могли разрушаться и обрушиваться, но из-за этого они не изменяли свои шаги ни на сколько. Короче, они, вообще, кажется, не имели ни сердца, ни головы, ни жизни. Если сообщения их историков действительно надежны, они никогда не показывают даже самое незначительное любовное движение.
Маловероятно, что целомудренные жительницы Явы из Бенджо-Биру или Семаранга дали толчок для танцев Маты Хари.
Достаточно лишь прочитать, что поклонники писали об ее интимных праздниках, и сразу видно, что ее танцы полностью были направлены на чувственную роскошь, соблазн, изысканное учение наслаждения. То, что она несла как одежду, как бы легко оно ни было, ее постоянно, кажется, стесняло, за исключением, естественно, ее выступлений в театрах и в салонах аристократии. Но стоило ей освободиться от всех социальных условностей, как она поспешила избавиться и от длинных юбок. В ее самые последние времена, за два или три дня до расстрела, она еще раз в приступе сатанинской одержимости решила показать спектакль своей голой красоты и начала танцевать в тюремной камере, пока сестры милосердия, служившие в тюрьме Сен-Лазар, по зову одного из надзирателей, не прибежали и не прекратили это проявление грешного чувства.
Тот, кто хочет получить очень точное представление священных танцев Маты Хари, найдет эти подробности в одном романе. Он дает описание праздника, который происходил в 1917 году во дворце герцогини фон Экмюль, и главным номером которого была голая баядерка. Перечитаем этот отрывок:
«Только маленькие груди были покрыты, а именно двумя защитными чашами из гравированной меди, которые висели на тонких цепях. Пряжки с блистающими камнями овивались вокруг запястий, плеч и лодыжек на ногах. Все остальное было голым, многозначительно голым, от ногтей пальцев до носков. Обладавшее самыми благородными линиями шеи пластичное и крепкое тело формировалось его двуполую гибкость между симметричными кривыми, спускаясь от открытых подмышечных впадин под поднятыми руками до округлости бедер. Совершенные прекрасные ноги напоминали две великолепные колонны пагоды. Коленные чашечки напоминали две почки лилий. Мышцы играли. Все было белым, почти желтоватым, подобно амбре, осыпанным прелестным сверканием и розовыми отражениями, тогда как, удерживаемый двойным капитулом мягко опухших бедер, узкий таз, как из слоновой кости, предлагал себя. После последнего заклинания в змеином изгибе Мата Хари обращалась, улыбаясь, к заснувшему Богу и трижды касалась головой земли, умоляя. Тогда совсем, совсем медленным вращением вокруг себя самой она двигала в том же медленном ритме широкую металлическую пряжку левого запястья. И теперь на том же месте была видна естественная диадема, нежно вытатуированная на слегка золотистой коже. Она изображала змею, кусающую свой хвост». («Les Defaitistes» («Пораженцы») Луи Дюмюра.)
Но как можно объяснить, откуда появилось все это только по-настоящему индийское в чувственном и таинственном искусстве этой баядерки? В ее семье, чисто голландского происхождения, нельзя найти и каплю экзотической крови. С ее супругом она пребывала на Яве и Суматре только недолгое время, и при ее общественном положении она, вероятно, никогда не смогла бы увидеть местных танцовщиц. Следовательно, должны ли мы предположить, что она выучила свое искусство чисто академическим путем? Очевидно. И, несмотря на это, нам и тут придется поставить проклятый вопросительный знак, который появляется всюду в истории этой женщины, ибо нельзя выяснить, как было возможно, что жительница Европы, фризка, отпрыск солидных матрон, подобных изображенным на картинах Рембрандта, даже физически смогла стать той, кем она была. Так как в этом пункте все, которые ее знали, единодушны. Все они заявляют, что ее красота была на самом деле самым чистым олицетворением азиатского типа, с медной кожей, с большими пламенными глазами и черными, как смоль, волосами. Это тяжело было понять также и ее врачу в тюрьме Сен-Лазар: хотя в ее настоящем голландском происхождении не было ни малейшего сомнения, доктору трудно было не видеть в ней посвященную баядерку из таинственной пагоды Канда Свани.