Они шли вдоль набережной, а мимо проплывали автомобили, сверкая фарами, разгоняя сгустившийся темным маревом вечерний сумрак. Люди брели по вытоптанным тропинкам между снежных развалов. Они высоко поднимали воротники шуб и пальто, прикрывая лицо краем шарфа или перчатками. Выдыхали облака пара, а те, в развалку, как перекормленный пес, поднимались все выше и выше, где сливались с серым, низким небом, словно пытающимся дотянуться до земли. Столь же серой, укрытой асфальтом, брусчаткой и немного грязным снегом.
Тесс, тоже приподняв воротник, подвязала под него шарф с узором в виде снежинок и, аккуратно ступая по расчищенной дороге, молчала.
Арди тоже не демонстрировал глубины красноречия. В своем тонком, осеннем пальто, в ботинках с тонкой подошвой, через которую стопы покусывал колкий мороз.
Каждый раз, когда он хотел что-то сказать, то внезапно обнаруживал, что слова кажутся банальными и глупыми, а мысли сбиваются в кучу и не разберешь, где одна, а где другая. Не спрашивать же как прошел день или что интересного произошло за минувшую неделю.
Вот он и молчал. Любовался тем, как свет Лей-фонарей искрил в глубине ярких, зеленых глаз. Теплых и уютных. У Тесс был мягкий, нежный взгляд, которым та словно пыталась смыть со столицы весь тот нагар и копоть, коими пропиталась Метрополия.
И, даже будучи в белом, практически сливаясь со снежным настилом, девушка выглядела чуждой этому бескомпромиссному, жестокому и не терпящему доброты месту.
— Арди…
— Тесс…
Хором произнесли они и, помолчав, внезапно рассмеялись. Вместе. Весело и беззаботно. Будто не прошли молча едва ли не весь канал, попутно свернув на Ньювский проспект и направившись в сторону моста к Бальеро.
— Тебе очень идет этот костюм, — улыбнулась она так ярко и тепло, что Арди показалось, словно на мгновение наступило лето. Пусть и лишь в его трепещущем, как у испуганного детеныша, сердце.
— Спасибо, — кивнул он, распахивая полы пальто. — а то мне казалось, что я выгляжу, как начинающий бандит.
— Или как разорившийся модник, — снова засмеялась она.
Вдруг Арди стало так легко и свободно, так знакомо и уютно, что он разом позабыл о неловкости и страхе показаться каким-то не таким, нелепым и смешным.
— Ты тоже замечательно выглядишь, — все с той же глупой улыбкой, произнес он. — Как снежинка. Пушистая и мягкая. И очень красивая.
— Снежинка… — повторила Тесс и её улыбка стала чуть мельче и несколько иной, а щеки покусал злой мороз, заставив их слегка заалеть.
И они заболтали. Обо всем на свете. Наперебой рассказывали друг другу какие-то незначительные, дурацкие истории. О том как Тесс на работе случайно уколола палец, а над ней подшучивали, что она теперь, как в старых сказках, заснет вечным сном.
Ардан тут же пообещал, что расколдует несчастную, случись той пасть под чарами злой колдуньи.
Затем уже сам Арди, схватив полы пальто и, бегая вокруг Тесс словно полный болван, изображал взмахи крыльев надоедливого голубя, что не давал ему спать несколько ночей к ряду.
— Я тоже его слышала! — смеялась Тесс.
И они все говорили и говорили. Слова сами собой находили нужные тропы от сердца к губам, срываясь с них нескончаемыми историями, пусть и наперебой, но каким-то чудом звучавшие в унисон.
А мимо все так же плыли автомобили. Порой слишком близко подъезжая к поребрику, они колесами зачерпывали снежную жижу и пытались закидать ей Тесс с Арданом, но… снег, словно натолкнувшись на незримую преграду, рассеивался в воздухе вуалью призрачной метели.
Юноша с девушкой этого не замечали. Как не замечали они и сами автомобили. Прохожих, шарахающихся от них и смотрящих с явным неодобрением. Их не заботило, как звонко они смеялись, порой болтая так громко, что люди делали им замечания.
Не замечали они и светящих им в след огней главного проспекта города. И треск обледеневших Лей-кабелей, натянутых над головой паучьими сетками.
Просто шли и болтали. Будто дорвавшиеся до воды, изнывающие от жажды, бесцельно бредшие до селе путники, внезапно нашедшие финал своего путешествия. И теперь, укрывшись от зноя и ненастья, сидели вдвоем у камина, нежась в уюте, который уже и не ждали даже.
Они ненадолго остановились на мосту. Позади гремел трамвайчик, а внизу, на толстом льду, между выставленными деревянными ларьками, скользили на коньках горожане.
В Метрополии, каждую зиму, узкие каналы, примыкающие к Ньюве, становились чем-то вроде, в прямом смысле, торговых артерий.