Стало легче.
Не только телу, но и чему-то другому, чему мальчик не знал названия.
— Принюхайся, маленький охотник. Нюх — вернее глаз. Что ты чувствуешь?
Арди расширил ноздри и полной грудью вдохнул морозный воздух Алькады. На мгновение у него закружилась голова. Так много всего нового он теперь ощущал.
— Где-то есть вода, — зажмурившись ответил мальчик, вновь забывший о холоде. — И еще… что-то похожее на коз, но другое.
Арди открыл глаза. Рядом с ним, на камнях, лежал Эргар. Он опутал себя хвостами, а нос слегка опустил так, чтобы тот слился цветом с заснеженным уступом. Если бы Арди не знал, куда смотреть, то даже на расстоянии десяти шагов, не смог бы сразу распознать среди камней и снега — своего учителя.
— Вода, что бежит выше, уснула на этот сезон, маленький охотник, — Эргар странно дергал усами, немного напоминая мальчику кузнечика. — Козероги не способны разбудить её своими копытами, поэтому они спускаются ниже — туда, где вода не засыпает даже в самые темные часы власти Королевы.
— Королевы?
Эргар мотнул головой. Арди, за те долгие недели, что он провел в Хижине, успел выучить повадки учителя. Когда Эргар резко поводил носом из стороны в сторону, это всегда означало одно — не стоит лезть с расспросами.
— Запомни, маленький охотник, вода — это жизнь. Там, где есть вода, ты сможешь утолить и жажду, и голод.
С этими словами хвост барса чуть дернулся и указал ниже. Ветер дул так, что поднимал пургу к вершине, заплетая вокруг неё острые косы. Мальчику пришлось свеситься вниз и, прищурившись, прикрыть глаза ладонью, чтобы что-то различить сквозь мерцание пляшущих льдинок.
Ниже, метров в пяти или шести, несколько козерогов — больших созданий, с тяжелыми, закрученными рогами, стояли на тонких уступах. Их мощные, массивные тела, укутанные плотной шерстью, прилипли к практически пологой скале. Сперва Арди не понимал, почему те так напряжены, но когда уставший ветер взял небольшую паузу, то сквозь утихающую пургу мальчик различил группу из маленьких козочек и козлят.
Куда скромнее самцов, без таких устрашающих украшений, они, казалось, вылизывали камни, но если чуть приглядеться, становилось понятно, что по склону стекали ручьи холодной воды.
— Отец говорил, что нельзя охотится на зверей, когда те у водопоя, — прошептал Арди, отодвигаясь от обрыва.
Стоило ему это сказать, как холод вновь, бешенной, голодной собакой, скаля клыки и пожимая хвост, начал подбираться к своей добыче.
— Твой отец выбрал человеческий путь, маленький охотник, — Эргар спустился со своего лежбища и прижался к уступу. Он весь подобрался, поджал лапы и вытянул хвост, буквально вдавил морду к снежному настилу. — Зверь охотится тогда, когда он голоден. В этом нет того, что твой отец называл честью. Нет и бесчестья. Только путь, Ардан. И путь — таков.
Только путь… отпечаталось в сознании мальчика и холод снова отступил, а мысли об отце и его наставлениях заблудились где-то в дебрях ледяных вихрей.
— Когда начнется охота, детеныш, ищи самого маленького и слабого, — речь Эргара все меньше становилась понятной Арди и все больше походила на дикое рычание. — Если не получится убить одним ударом — отступи. Не трать силы попусту. А теперь — делай, как я.
Арди ожидал, что Эргар прыгнет прямо отсюда — орлом приземлившись на добычу. Мальчик видел несколько подобных сцен, когда убегал на Ястребиный Утес.
Вот только Эргар, видимо, о таком даже не подозревал. Вместо того, чтобы прыгнуть в пропасть, барс начал спускаться вниз. Сперва медленно, змеей сползая по склону, опираясь на самые незаметные уступы, хищник спускался все ниже и ниже. Снег стал его плащом, скрыв едва заметные голубые пятна на шерсти, а ветер запутал его запах, оставляя стоявших на страже самцов козерогов в полном неведении.
И, когда до цели оставалось всего несколько метров, Эргар оттолкнулся от скалы.
Мальчик никогда прежде не думал, что животное может двигаться со скоростью молнии, но именно её он и увидел. Белую, сверкающую стальными когтями, а следом зазвучал гром едва ли не треснувших скал и грозный рык:
— Чего ты ждешь⁈ — а затем пасть сомкнулась на шее ближайшего козерога.
Арди застыл. Чьи-то липкие пальцы вновь и вновь сдавливали его сердце, крутили и месили, как матушка месила тесто, перед тем, как начать печь его любимый пир…