7
Я сидел с открытым ртом, доктор Карвалью орудовал какой-то машинкой. Если будет больно, скажете. Мне уже было больно, но это была другая боль. Я не знаю, что творится в душе у бандита, но в душе порядочного человека царит ад, доктор Карвалью вычитал где-то эту фразу, смотрите, как интересно сказано, задумайтесь над этим, заявил он. Я задумался, душа любого человека – потемки, и моя душа – ад кромешный, и душа Эрики, она плакала, пока не заснула. Ад, сказал доктор Карвалью. Оглядитесь вокруг, знаете, что вы увидите? Решетки. Стены. Колючую проволоку и битое стекло – вот что вы найдете. Повсюду сигнализация, бронированные двери, сталь и траншеи. Мы думаем только о гом, как защитить себя. Тюрьмы. Вот как мы живем, продолжал он. Это правда, пронеслось у меня в голове: решетки, стеньг, битое стекло, всего этого хватает внутри меня, камни, грязь и тигры в самом сердце. Взять хотя бы светофор, кто останавливается на светофоре? Мы же не останавливаемся, сказал он. Наша душа – это преисподняя. Мы не даем чаевые. Не опускаем стекло в машине. Не смотрим по сторонам. Не глядим назад. Не выходим из дома. Нам страшно. Нас охватывает паника. Мы неадекватны. Мы носим ненависть в своих сердцах, а душа наша – это ад.
Я чувствовал себя неуютно в приемной доктора Карвалью, хотя дело было не в нем. Белые халаты, запах моющих средств, порядок везде, кнопочки, которыми приводились в движение всевозможные механизмы – все это было не по мне. Он развивал свои идеи, улыбался, лечил мои зубы, но я чувствовал себя не в своей тарелке. Я был согласен: наш мир – полное дерьмо, в наших душах ад, все так, осколки битого стекла и прочее, но что я ему должен был ответить? Все так и есть. Или все по-другому, какая разница?
Кроме того, мне было о чем подумать. Эрика. Я провел ночь в гостиной, а она спала у меня в спальне. Пятнадцать лет. У всех женщин, которые мне нравились, были такие глаза, зовуще-кричащие. Она плакала перед сном, мне было слышно. Должно быть, тосковала по Суэлу. Неплохо, наверное, любить женщину, которая будет оплакивать нас вечером в постели. Я решил, что буду заботиться о ней, своей собственной рукой вырву эту боль, у меня получится.
Доктор Карвалью дал мне зеркало – посмотреть на запломбированный зуб. Вместо дырки там теперь была какая-то серая масса. Отлично. Если бы он был не на моей стороне, я расхохотался бы, как тот парень из рекламы виски. Он мне нравится, брюки со складками, и девчонка, которую он целует, тоже нравится. Мне нравится этот дом, эта музыка, праздник, люди пьют и веселятся, а у меня в кармане ни шиша и куча необеспеченных чеков, вы дискредитировали себя, сказали они мне. Я спросил, что теперь будет. Вы не сможете больше пользоваться вашим счетом. Покупка в рассрочку, покупка недвижимости, заказ товаров по каталогу больше не для вас. Ваше имя фигурирует в черном списке Центрального банка.
Мы вышли в соседнюю комнату. Доктор Карвалью улыбался, мне хорошо были видны его клыки. Ну так что?
Он хотел, чтобы я выплеснул на него все, что у меня накопилось. Но дело в том, что в то время я еще не умел ненавидеть. Говорили, что Эзекиел – порождение дьявола, а я видел в нем лишь бедолагу. Эзекиел был похож на щенка дворняги. Тощий, несчастный с вечно голодными глазами бездомной собаки. Он работал в зоомагазине; продавать кроликов, белых мышей и попугайчиков, по-моему, нормальное занятие. Семечки для канареек, корм, клетки. Я ни разу не заметил в Эзекиеле чего-нибудь странного. В магазин он приходил рано, работал, возвращался домой, смотрел телевизор, подметал дворик. Я никогда не видел, чтобы он пил, курил или флиртовал с женщинами. Он не играл в футбол, не играл в бильярд, в карты, не бывал на дискотеках по воскресеньям, даже в церковь не ходил. Сидел дома вместе с мамой, работящей и доброй женщиной. Абсолютно нормальный человек, но вот взгляд… Он глядел на все и одновременно ни на что, как эти мошенники, изображающие слепых на площади перед кафедральным собором. Бог его знает, может, он и изнасиловал кучу женщин, могло быть. Люди говорят, что да. Что он изнасиловал белокурую девушку. Порядочную женщину. Продавщицу попкорна. Какую-то бомжиху. Ну и что? Я-то тут при чем? Пусть Эзекиел себе трахает, кого хочет, это не мое дело. Ненависти во мне не было. Доктор Карвалью хотел, чтобы я возненавидел Эзекиела, но я не мог, сердце мое оставалось бесстрастным.
Каждый, кто жил в нашем районе, сообщал мне какой-нибудь новый мерзостный факт, который я должен был проглотить. Как Эзекиел нападал на женщин сзади, держа их за запястья и заставляя изображать кобылиц, как втыкал в их тела перочинные ножи, как избивал их, как плевал им во влагалище, я слушал, проглатывал, но ничего не чувствовал. Когда доктор Карвалью спросил меня, какие новости, я совершенно бесстрастно ответил ему, что все готово, осталось только купить пистолет. Доктор Карвалью дал мне денег, купи все, что тебе нужно, и покончим с этим как можно быстрее.