Знавший о своем недуге, Гедалья заблаговременно составил и заверил завещание. В молодости хотелось хорошо жить, в старости – хорошо умереть. Со свойственной ему тщательностью он перечислил свои немалые богатства, предназначая их кому-либо из членов семьи. Не забыл ешиву и синагогу. Самая большая доля перешла к сыну. Так Гедалья посмертно способствовал воплощению жизненной мечты о потомке-мудреце, который прославит род его. Богатый Матан не должен будет, как бедный Эвитар, печься о пропитании, и все силы свои он сможет посвятить высоким целям – учиться самому и просвещать других.
Сестры Матана и мужья их получили причитающееся им по завещанию и были вполне довольны. Однако вдова Гедальи, не смотря на то, что удостоилась весьма неплохой доли, затаила в душе особое мнение, дескать, не следовало мужу делить имущество меж детьми не поровну. “Разве дочери менее важны, чем сын?” – думала она. Впрочем, такие мысли ей и раньше приходили в голову.
Эвитар хоть и добывал хлеб насущный своими руками, но делал это без души, по необходимости. Сердце его принадлежало миру чистого духа. Мысли личностей такого склада возвышенны и далеки от понимания будничных интересов людей попроще. Не удивительно, что Эвитар не позаботился о составлении завещания. С другой стороны, ему и делить-то было нечего.
Еще до возвращения Матана из Рима, по прошествии семи дней траура после смерти Эвитара, совет мудрецов Нагардеи направил посланника в Эрец-Исараэль с печальным известием. В письме к Раби законоучители Нагардеи спрашивали совета – кому, по его мнению, следует поручить возглавлять ешиву?
Будучи сам в весьма преклонном возрасте, Раби тяжело воспринял весть об уходе Эвитара. Тем не менее он нашел в себе силы немедленно сочинить ответное послание. Раби решительно утверждал, что на роль главы ешивы лучшей кандидатуры, чем Матан, в Нагардее не найти. Более того, Раби заверял совет мудрецов в глубочайшем знании законов его бывшим подопечным, и поэтому прочил тому должность верховного иудейского судьи города. Рекомендация как красота – завоевывает сердца.
Матан охотно взял на себя сладкое бремя воспитания юношества, сменив своего бывшего наставника Эвитара. Ученики ешивы приняли нового главу, не испытывая внутреннего душевного сопротивления, встречающегося в подобных ситуациях, ибо Матан был молод и потому близок им по духу.
Должность главного городского судьи в то время занимал престарелый, но всеми уважаемый законоучитель. Матану предстояло несколько лет ожидания до претворения в жизнь второй рекомендации Раби.
***
Новый глава ешивы с головой погрузился в бурное море неиспытанных прежде ощущений. Он сделал для себя важное открытие – учить других так же не просто, как учиться самому. Требуется особое мастерство, чтобы успешно передавать знания. Ведь очевидное для самого себя вовсе не кажется таковым для людей менее просвещенных. Матан увлеченно осваивал приемы преподавания.
Тем временем мысли Эфрат были заняты приближением важнейшего в жизни каждой женщины события – первое разрешение от бремени. Свекровь хотела было подослать к снохе умелую повитуху, которая когда-то принимала роды Матана, да оказалось, что той уж нет в живых. К счастью, дочь умелицы переняла у матери акушерское искусство и, когда подошел решительный час, справилась со своей ролью превосходно.
Дабы утвердить во мнении общины и в собственных глазах почтение к почившему родителю, Матан вознамерился присвоить новорожденному имя Гедалья. Однако новоиспеченный отец столкнулся с оппозицией. Одна из сестер Матана за неделю до знаменательного события тоже родила мальчика и успела раньше брата уважить память покойного. Вдова Гедальи не хотела, чтобы два ее внука звались одинаково. Эфрат, обязанная во всем поддерживать супруга, возражала свекрови, но не энергично. Мудрый Матан не стал вмешиваться в дело, за которое взялись женщины. В результате нелегких компромиссов, его первенец получил принятое всеми сторонами имя Шуваль.
Мальчик часто болел, причиняя тревогу отцу с матерью. То простуда, то расстройство желудка, то золотуха. Матан, знавший толк во врачевании и бойко целивший чужих ему людей, собственного сына лечить не осмеливался. Он приглашал к драгоценному чаду знаменитых докторов. Эфрат слушалась указаний многоопытных практиков и ретиво выполняла их назначения. Факт самоустранения Матан не афишировал, опасаясь, как бы в ученой среде не сочли, что он сомневается в собственном лекарском мастерстве, вдохновленном откровениями Святых Книг, то есть, в конечном счете, он, Боже сохрани, не доверяет Писанию.