Богатый и шумный Рим – это не провинциальная Нагардея. Каких только зрелищ там нет! Битвы диких зверей на арене. Увлекательные театральные представления, хотя и не всегда пристойные. Лошадиные бега. Однажды, увлекшись, Эфрат проиграла пять серебряных динариев – не на ту лошадь поставила. Матан сознавал неправедность своего и жены поведения, однако утешал себя, мол, всего один месяц, да и никто в Нагардее не узнает. “Вернемся домой и замолим сии малые грехи!” – поддакивала мужу Эфрат.
Пребывание молодоженов в Риме пришлось на месяца алюль-тишрей, или, как говорили тамошние язычники, на сентябрь. Прекрасное время! Плоды поспели, молодое вино созрело, тепло и не жарко – благодать. Но пора возвращаться домой.
Матан и Эфрат отправились назад в Нагардею. Весь обратный путь с восторгом вспоминали они великий и несравненный Рим. Нечестивая мысль вертелась в голове у Матана: “Римляне вовсе не завоевывали мир, они только овладели тем, что могло бы стать добычей всякого!”
Молодые воротились без гроша в кармане. Кошелек пуст, зато чрево жены не пусто.
К несчастью, печальные новости ожидали вернувшихся домой путешественников.
5. Первенец
Меж светочей разума издревле встречались певцы счастливой старости. Дескать, вечер жизни приносит с собой свою лампу, и есть на свете старики, владеющие искусством быть стариками. Не станем называть имена былых и нынешних сочинителей, сделавших заметки на этот счет, но просвещенный читатель непременно вспомнит некоторых из них.
Какие причины подвигали мыслителей радоваться последнему листопаду? Сие не выяснено пока определенно, должно быть, всяк по-разному. Претенциозная наука еще не докопалась до глубин души, да и сам человек не ведает и не назовет с уверенностью правящие силы в сердце своем. Однако бойкие умы с легкостью выдвигают всевозможные логичные гипотезы о внутренних побуждениях чужих сердец. К сожалению, логичность не означает правильности. И всё же сквозь туман догадок пробивается луч достоверности – в похвалах преклонным годам неизменно присутствует всепобедное лицемерие.
У молодого индивида мало позади и много впереди. У старика – ровно наоборот. Посему свет оптимизма есть свойство молодости, а на долю старости естественным образом остается мрак пессимизма. Беда старика не в том, что стар, а в том, что не молод. Эту черную тучу некоторые жизнелюбы мнимо рассеивают сладкими грезами.
***
Рациональный Гедалья всю свою неромантическую жизнь опирался на реальность, не тешась эфемерными надеждами. Он знал о сидящем в нем недуге, но никому не открывал тайну. Возможно, именно поэтому, в предчувствии скорого и неизбежного, он срочно вытребовал Матана из Эрец-Исраэль обратно в Нагардею.
Родитель ухватил за хвост птицу счастья, ибо сын оправдал ожидания и готовился стать большим законоучителем. Однако такое будущее может ожидать лишь человека семейного. Поэтому, покуда Матан оставался холостым, довольство отца было половинным. Женивши сына, Гедалья разбавлял горечь приближения конца сладким настоем свершения жизненной мечты.
Другое дело – Эвитар. Он неустанно и жадно пил из бездонного колодца Святых Книг восхитительный напиток знания. Бесконечно обогащая память, он делился находками с учениками. Он не был обеспокоен скромностью своего достатка, ибо духовность заменяла ему материальное преуспеяние.
Физическая слабость не обошла Эвитара своим предательским вниманием. Но он умел отрешаться от суетного. Глава ешивы был уверен, что постоянное и многолетнее разрешение труднейших загадок Писания не только спасает ум от одряхления, но с каждым годом делает его все более изощренным. Возможно, он был прав. Что ни говори, а идея Эвитара выглядит очень современно.
Но вот пришла в Нагардею беда. Эвитара постигла участь всех смертных. Хоронили любимого учителя сотни скорбящих учеников. Да что там ученики – весь город горевал! В течение короткого времени община лишилась двух лучших своих земляков. Сперва ушел богатый и щедрый филантроп Гедалья, а вскоре за ним последовал Эвитар, властитель дум, любимец и гордость простого народа, один из духовных предводителей вавилонского иудейства.
***
Такие печальные новости ожидали Матана и Эфрат, воротившихся из путешествия в Рим. К их возвращению остались позади и семь, и тридцать дней траура по усопшим. Всё, что мог сделать Матан – это усердно молиться, и он рьяно исполнял долг сына и ученика.