Тобирама закрыл глаза рукой. Даже если Мито и была права — вываливать вот так вот на человека всю грустную правду о нем же было довольно подлым приемом. Ко всему — Сенсома, похоже, даже не думал так о себе, но теперь… О нет, он не собирался спорить. Судя по виду — он жестоко корил себя за это.
Хаширама подскочил с места и усадил жену, чуть успокоив. Вот уж кому действительно было неуютно здесь. Он признавал все доводы Мито, но при этом был счастлив за дочку, которая влюблена. Он знал, что семьям Сенджу и Узумаки будет выгоднее брак Наоми с Тороки, но он так же знал Сенсому и его историю с, практически, самого начала. А еще Хокаге просто по жизни всегда был неконфликтным человеком, пусть звание шиноби и обязывало его к обратному.
— А вы правы, Мито-сама, — тихо сказал, наконец, опустивший голову Сенсома. — Правы до последней капли. Но даже если закрыть глаза на мою… слабость, на мою подлость, то останется одна причина — Наоми действительно будет плохо.
— Ты скромен, как всегда, — жестко усмехнулся Тобирама. — Я знал о ее чувствах с самого начала, но не предупредил эту ситуацию, так что я тоже виновен. И скажу тебе как подельник, Сенсома — Наоми может наложить на себя руки, — Мито и Хаширама синхронно вздрогнули и посмотрели на младшего Сенджу. — Она слаба, а потому нуждается… в тебе, если говорить грубо. Однако, я так же прекрасно знаю, что ни Мито, ни Хаширама, ни Тороки не дадут ей сделать что-либо с собой.
— Так и что вы предлагаете? — развел руками раздраженный Сенсома. — Мне подойти к ней и сказать: «Пошла в жопу!»? Или что? Как мне ей сказать? Что именно? Она же потом на меня даже не взглянет ни разу.
— А она и не должна на тебя смотреть, — тихо припечатала Мито. — Тебе пора, Томура-кун… Не волнуйся — все остальное мы возьмем на себя.
Еще больше раздраженный этой ситуацией, этим разговором и своим собственным поведением, перерожденный буквально пулей вылетел из дома Хокаге! Подумать только — прожить пятьдесят лет в суровом сером мире, восемнадцать лет жить в не менее суровом, буквально сером, но таком живом, другом мире, и все равно вляпаться в любовную историю и стать в ней антагонистом!
— «Но не сражаться же мне за нее против всех, «вопреки»…» — тоскливо подумал юноша, смотря на закат. — «Я уж точно не герой мелодрамы или другого подобного дерьма. Черт… я снова нервничаю… Пойду потренируюсь.»
И юноша действительно пошел на двадцать четвертый полигон. Тот самый, на котором за ним всегда следила маленькая красноволосая девчушка, позднее ставшая первой красавицей в Конохе.
— Я надеюсь, что ты не стерла печать, Наоми, — жестко сказала Мито, обращаясь к потолку. — Теперь уже можно — ты все услышала. Возвращайся домой.
А красноволосая молодая красавица тихо рыдала у реки, где ее мать установила принимающую фуин, способную передавать все звуки, происходящие в зале дома Первого Хокаге…
— Что ты тут делаешь?! — донесся до молодого главы клана Хьюга удивленный возглас.
Сэдэо обернулся, сразу поняв, что обращаются к нему. И верно — по быстро темнеющей улице к ним бежал Сенсома Томура — его персональный соперник, бывший одноклассник и просто чунин Деревни Скрытой в Листве. Запыхавшийся (он сбил себе дыхание? Сенсома-то?) с бегающим взглядом, он даже не сразу заметил Хирузена, с которым, в общем-то, и вел беседу Хьюга.
— И тебе добрый вечер, — Сэдэо с улыбкой поклонился другу. — Что-то случилось? Разве сейчас я обязан быть где-то?
— Тренировка… С Наоми… — пусть парень и тяжело дышал, не заметить как он произнес имя Сенджу было нельзя. — Мне сказали, что ты и Кагами…
— У меня сегодня не было тренировок, — нахмурившись, покачал головой Сэдэо. — Да и у Кагами, насколько я знаю…
— Кто сказал тебе это? — напрягся Хирузен.
Сенсома стоял как громом пораженный, в голове прокручивая весь разговор, на который его вывела Узумаки Мито. Все слова, вплоть до самых первых…