— Это только тебе настолько драться нравится, что ты бежишь на первую попавшуюся миссию или пропадаешь на полигонах. Нормальные люди другим местом думают. Я вот — головой. И чуть-чуть сердцем еще…
— Почему это сердцем? — заинтересовался Сенсома.
— А мне грустно потому что, — ответил, неожиданно, Джирайя. — Грустно, что люди не хотят понять друг друга. Они все спорят, дерутся и еще что-нибудь… А понять друг друга даже и не пытаются.
— Ну, вот есть я, — Сенсома призадумался, формулируя мысль. — Я же тебя понимаю, например. Или, хотя бы, пытаюсь понять. И Мито-сан тебя, засранца, понимает. И меня. И Цуну.
— То — семья, — важно ответил Джирайя.
Ответил и тут же смутился.
Сенсома дал себе мысленного пинка. Смущается ребенок, хотя, по сути, очевидную же вещь сказал. Ан нет — держит его язык то, что ведет себя Сенсома с ним, порой, преувеличено официально. Словно боится действительно быть ему отцом. Пусть и крестным, но все же. Хотя почему, собственно, «словно». Он же и правда боится. Придурок. А мальчик сейчас, наверное, корит себя, за то, что размечтался.
— Семья, ты прав, — нашел в себе силы ободряюще улыбнуться Джирайе (вместо того, чтобы корить себя) Сенсома. — И ты, и я, и Цуна с Мито-сан — все мы — одна семья.
— Ну и вообще все… — Джирайя сделал неопределенный жест рукой. — В Конохе. Или Стране Огня. Воля Огня — семья. Так говорит Хокаге, и я думаю, что старик правильно говорит.
Сенсома кисло улыбнулся. Не вышло — Джирайя тут же переключился со «своей семьи» на «семью общую». Или обширную? В общем — на родину. Впору собой гордится, прав был перерожденный, заявляя, что будет ужасным отцом.
— Но ведь и в Конохе не всегда люди пытаются друг друга понять, — продолжал мысль Джирайя. — А по-настоящему понимают вообще единицы. Что уж говорить о всем мире…
— И что же ты будешь делать, философ мелкий, когда станешь генином? — такие мудрые мысли от вечно-кричащего Джирайи неожиданно развеселили Сенсому. — Изобретешь технику «Великое Понимание Великого Джирайи»?
— А вот и изобрету! — мальчик прищурился и показал крестному язык. — Но сначала, конечно, наберусь опыта. Попутешествую, да… А может быть стану художником! Или писателем! И люди, которые будут моими поклонниками, узнают друг друга получше. Вот так вот, старик! Я — великий Джирайя, объединю своей жизнью много-много людей! Я буду великим!
— Я надеюсь, — внезапно перестал насмехаться Сенсома. — Очень надеюсь на это, Джи. Но сейчас — ешь! А если опоздаешь на занятия в Академии, станешь у меня тем еще писателем — книги домашней работы заставлю писать!
— Жестокий старик! — в сердцах прочавкал мгновенно занявшийся едой мальчик.
А Сенсома, спокойно завтракая, сидел и посматривал на ребенка Второго Хокаге, так непохожего на него. Или, все же, похожего? Мечтал ли Тобирама когда-нибудь о том, чтобы стать художником? Вроде бы, Сенсома пару раз замечал это — у Сенджу всегда прекрасно выходили наброски и в любом из его рабочих черновиков было полным-полно достойных эскизов и чертежей, например, оружия.
Второй Хокаге, совершенно точно, не исполнил все свои мечты и идеи, и тут уж Сенсома ничего поделать не мог. Но он мог попытаться сделать так, чтобы этот беловолосый наглец, сидящий напротив него, исполнил все свои мечты.
***
Отведя Джирайю в Академию и поздоровавшись, в самых ее дверях, с Цуной, Сенсома быстренько пробежался по аудиториям. Академию ощутимо потряхивало, а совсем скоро начнет натурально лихорадить — выпускной классов, полностью обучаемых под директорством Математика Боя, близился с каждым днем. Оставалось всего несколько недель, и ряды шиноби Скрытого Листа пополнятся генинами, прошедшими через одни из самых тяжелых испытаний за всю историю существования Академии.
Непосредственное вмешательство директора нигде не требовалось. Даже классы, у которых пропали занятия с Озином, прилежно учились у заменяющих его преподавателей.
Так что, убедившись, что работа кипит, а необходимости в его участии в процессе нет, Сенсома поспешил нагло улизнуть с рабочего места.
Дождь закончился, а ему на смену пришло теплое, но, будто несмелое, солнце. Идя по полным луж улицам Конохи, Сенсома поймал себя на мысли, что как-то уж слишком сильно спешит. Он даже зашел в цветочный магазинчик Яманака, дабы хоть чуточку оттянуть время своего прибытия и лишний раз доказать себе, что эта преувеличенная спешка ничего не значила.
— Для девушки выбираете?
Улыбчивый пожилой мужчина-продавец оказался шиноби. На пенсии, конечно — ни один действующий шиноби не стал бы просиживать сутками в цветочной лавке, пусть даже и своего клана. Чунин, насколько понял Сенсома. Неужели мысли прочел?
— У покупателей мыслей не читаю, Сенсома-сан, — обезоруживающе улыбнулся продавец. — А дело все в опыте, поверьте. Это же Цветы Яманака — сюда часто заходят шиноби, чтобы купить цветов. Ученики Академии прибегают за букетами для преподавателей. Генины берут один-три цветочка для понравившихся сверстников. Чунины частенько просят подсказать что-нибудь для первого свидания. Джонины, вот, редко заходят, да и то, часто, лишь за букетиками на могилу. Вы же выглядите, простите за сравнение, как чунин, мчащийся на первое свидание.
— Вы меня раскусили, — кисло улыбнулся Сенсома. — У вас действительно большой и богатый опыт. Подберете букет?
— Какие чувства хотите им вызвать? — усмехнулся мужчина, выдвигаясь к наиболее вкусно-пахнущим цветам. — И кто — ваша девушка? Шиноби или нет? Если да, то какое звание? Может быть, она принадлежит к какому-нибудь из кланов? Знаете, Учихам почему-то очень нравятся Азалии — цветы хрупкости и преданности. Удивительно, правда?
Благодаря прекрасному опыту продавца, которого звали Ирумо-саном, Сенсома собрал букет для Юки, которую шел навещать. По мнению Яманаки, букет не покажется ей чем-то грубым или глупым, как часто кажутся цветы на первом свидании, которое даже свиданием называется лишь с одной из двух сторон. Наоборот, сочетая в себе красоту декоративных цветов, букет пестри и цветами целебными, или, как их называли по-другому, «цветами шиноби». Любой куноичи понравится, когда она узнает знакомые травки в красивом узоре букета, подаренного небезразличным человеком.
— Берите букет так, Сенсома-сан, денег не надо, — махнул рукой Ирумо, когда Сенсома полез за кошельком. — Берите-берите, а то обижусь. Вы племянника моего, может быть, помните — он был в девятнадцатом отряде на фронте с Ветром.
— Нао? Я помню его, — кивнул Сенсома. — Он здорово помог мне, отвлекая троих джонинов врага…
— Вы хотели сказать, что вы спасли его зад от трех джонинов врага, раскидав перед этим семерых, — непринужденно поправил его Ирумо. — Поверьте, этот букет стоит куда меньше жизни дорогого мне оболтуса моей сестры, да примет ее Рикудо. Ему еще магазин наследовать. А вам — удачи.
В смешанных чувствах Сенсома вышел из цветочного и почувствовал, что ноги вновь понесли его к дому Озина. Однако, теперь его шаг стал еще увереннее — цветами он вооружился знатно, так чего медлить?
Раннее утро после дождя в обычный рабочий день — лица прохожих, спешащих или не спешащих на работу не были преисполнены радости. Впрочем, большинство из них менялось, многие начинали тепло улыбаться, стоило им только обратить свой взор на радостного молодого мужчину, спешащего куда-то в такую рань с прекрасным букетом в руках. Краем уха, Сенсома даже услышал, как аккуратно и бесшумно, но, все же, упал один из агентов АНБУ, спешащий, видимо, куда-то, но так сильно ошеломленный счастливым видом Математика Боя, что не сумел сбалансировать на очередной крыше.
Адрес Озина Сенсома знал прекрасно. Хотя бы потому, что сам жил здесь до войны. В тот самый день, когда она закончилась, он передал ключи от своей квартирки Цубаки, и тот, с тех пор, так и жил там.
А у Сенсомы даже ключи остались…
Подумав, он решил не стучать, а открыть дверь самому. Застать Юки спящей и как-нибудь эффектно разбудить ее, не забыв где-нибудь установить букет, мол, «так и надо». Отыграться за все те подколки, которыми она его осыпала. Звучит как план!