Выбрать главу

Математик Боя, сидящий на коленях перед алтарем и внимательно вслушивающийся в себя и в мир вокруг оказался для Сашими неожиданным зрелищем. Зрелищем, несомненно, уникальным, и, очевидно, чарующим, но, удивительно… Тревожным.

— Мы могли бы забрать ее в Узушио, — будто бы невпопад сказала Сашими, тоже вглядевшись в портрет старой Узумаки.

— Могли, но не сделали. А потом она умерла, — спокойно кивнул Сенсома. — А ее тело… Ее тело должно быть тут. В Конохе. В детище ее и ее мужа. Случайный человек даже не узнает, что Хаширама Сенджу был не единственным родителем Листа. Он был стволом дерева, да… Надежным и сильным. А она… Мито-сама была кроной. Украшением вершины и прохладным шелестом разума. Хокаге дал нам дом. Его жена дала нам… воспитание.

Он погладил плечо чуть задремавшей от взрослых разговоров Омо и улыбнулся ей в лицо. Девочка медленно поднялась с колен, скривившись от боли в затекшем теле, но смолчала. Она тоже посмотрела на портрет, но сделала это так, будто бы попыталась отпечатать его вид у себя в голове на всю жизнь.

Сенсома усмехнулся и тоже поднялся. Повернувшись, он посмотрел в глаза секретарши, с которой только что, будто бы, спал морок.

— Вы сегодня, — она несмело улыбнулась и заложила руки за спину. — Необычно задумчивы.

— Я вдруг наткнулся на мысль, — кивнул он. — Если даже Мито-сама может уйти… Что будет, когда уйду я?

И, неспешно шагая и придерживая Омо рядом, он ушел, оставив вздрогнувшую молодую Узумаки за спиной.

***

— Орочимару-сама, посмотрите. Я нашел совпадение.

Тихий голос Хируко заставил Сенсому повернуть голову. Сам подопечный ученика из-за этого вздрогнул — он все еще побаивался Математика Боя и его счетов с кланом Цубаки. Но Сенсома не собирался мстить Хируко за то, что когда-то сделали люди, которых он вообще не знал. Наверное, он и раньше не стал бы, просто при их первой встрече принадлежность молодого человека к роду давних врагов немного… сбила с толку.

Настолько же сбитым с толку выглядел и сам Хируко, и Орочимару, проверивший его результаты. И даже Сенсома вежливо вскинул брови, готовясь к какой-нибудь удивительной правде. Одна лишь Омо сонно клевала носом у его левого рукава, хотя именно ее информация из исследований Хируко и Орочимару касалась в первую очередь.

Справа тихо выдохнули. Конечно, задумавшись о внучке, совсем забыл о секретарше. А вымученная долгими спорами с Ловеном, Сашими, тем временем, спала на его правом плече.

— Это интересно, — вынес вердикт Орочимару и, прищурившись, посмотрел на Омо. — И может быть ответом.

— Излагай, — коротко потребовал Сенсома, но решил добавить, спустя мгновение. — И да — был бы здесь Джирайя, он бы попросил не быть занудой.

— Но его здесь нет, — фирменно оскалился Ясягоро и сел напротив. — Итак, что мы знали до этого: Омо-чан — эксперимент по искусственному воссозданию Стихии Льда у шиноби. Эксперимент, который я бы удачным не назвал. Все ее техники имеют эффект гигантизма — это и хорошо и плохо одновременно, но что действительно плохо — переохлаждение чакры, которое, если с ним ничего не сделать, убьет ее через несколько лет.

— Я не дам ее чакре охлаждаться, — негромко произнес Исобу внутри. — Можете на меня положиться.

Сенсома продублировал его слова.

— Да, пока вы с Исобу рядом, девочка в безопасности, — кивнул Орочимару. — Но это — все равно дефект. Итак, эксперимент не завершен. Но вот в чем подвох — если Омо-чан не является первым относительно удачным экспериментом, то мы бы уже слышали об этом. Считающаяся сильнейшей Стихия — громкий крик для всех ищущих. Но ничего нет. Значит — Омо-чан первая. Дефективная, но первая из всех… кто был до нее.

— Ее номер — семьсот двадцать второй, — напомнил Сенсома. — Их были сотни.

— Не исключаю, но и не подтверждаю, — ученик развел руками. — В экспериментах, особенно масштабных, у всех все по разному. Будем считать так. И если мы будем так делать, то напрашивается вопрос — что в Омо-чан такого уникального? Почему из сотен детей она — единственный, хоть как-то удавшийся, пользователь Льда?

— Я не знаю, и поэтому пришел к тебе, — отмахнулся от пустых догадок Сенсома. — И ты что-то нашел, верно?

— Пока что еще не факт, но все прояснится довольно быстро, — пожал плечами Орочимару и с интересом заглянул в лицо учителя. — Сенсома-сенсей, Хируко нашел в ней уникальную частицу ДНК. Настолько уникальную, что встречалась подобная нам только у одного человека. Из ныне живущих, конечно. И эта частица принадлежит…

Он подобрался, будто змея перед броском на охоте, и его глаза ярко блеснули.

— Цунаде Сенджу.

Два слова и один человек. Сенсома, глядя за реакциями ученика, уже было приготовился к… чему-то совершенно грандиозному. По крайней мере, для себя он решил, что не удивится, даже если Омо окажется дальней родственницей Рикудо, или (не дай Ками) дочкой Джирайи.

Но все оказалось чуточку банальнее. Но не менее интересно.

— Ого, — только и сказал перерожденный, чувствуя, как проснулась Сашими. — Это действительно занятно.

— И никакой большой тайны? — разочаровался Орочимару, видя, что учитель совершенно спокоен. — Вы ни о чем не знаете?

— Вообще-то знаю, — Сенсома пожал плечами и улыбнулся в бороду. — Но это не та тайна, которой ты ищешь. Все куда интереснее и бесполезнее. И не сверкай глазами, шантажист, Цунаде здесь совершенно ни при чем.

— И что же тогда? — не выдержал Хируко, но тут же смутился. — Простите…

— Прощаю. И ты меня прости, юноша, но тайна, которую я сейчас озвучу, довольно важна. Я мало тебя знаю, так что спрошу ученика — он может слушать?

— Пусть, — ответил Орочимару. — От Хируко и Майко я тайн не держу. И не нужно усмехаться.

Сенсома все же позволил губам изогнуться и пригладил волосы Омо.

— Ладно, тогда я начну. Сашими, не притворяйся спящей на моем плече и послушай. Тебе это тоже будет полезно. Все дело в том, что родителями Омо-чан были члены клана Сенджу.

— Как это? — тут же вскочила Узумаки. — Но ведь клана давно не существует!

Сенсома не стал даже пытаться высказать порицание ее плохой актерской игре и быстрой смене масок.

— Клан Сенджу был уничтожен почти тридцать пять лет назад, — задумчиво произнес Орочимару, почесывая подбородок. — И Омо-чан не выглядит взрослой. И не только не выглядит. Она — ребенок. Десять полных лет. Значит, ее родители…

— Ну, не оба родителя, возможно, — усмехнулся Сенсома, подняв руку. — Один из. И ты ошибся в первом предложении, ученик. Клан Сенджу оказался почти уничтожен. Я был там. Я помню. Все взрослые Сенджу принесли себя в жертву на Первой Мировой Войне. Но ведь были еще и дети.

Стало тихо. Тихо настолько, что будь они хоть где-нибудь, помимо глубоких лабораторий Орочимару, и можно было бы услышать посторонние звуки. Но Ясягоро любил тишину и полумрак, а потому их разговор проходил в совершенно приватной обстановке. И так Сенсома понял, что его никто уже не перебьет. Все затаили дыхание.

— На самом деле, это было почти очевидно, но людская молва прячет куда лучше любых техник, — Сенсома шумно выдохнул. — Тобирама-сенсей был мастером таких дел… И его мастерство перенял Хирузен. Когда Первая Мировая Война заканчивалась, всем сторонам конфликта было понятно — Коноха падет. И тогда ее Хокаге придумал выход. Единственный из возможных. Отдать врагам то, чего они хотели, а взамен отобрать у них все остальное. Великие Противники боялись клана Сенджу, и вся эта война, по сути, началась из-за могущества клана-основателя Конохи. И Тобирама Сенджу уничтожил свой собственный клан. Разом. А потом сделал его оружием и победил врага. Так гласит история, и она верна.

Сенсома внимательно посмотрел в глаза ученику.

— Только вот, история умалчивает о детях. Разные люди делали разные догадки, но большинству было неинтересно. И о детях клана Сенджу, ритуального самоубийства которых никто не видел, все забыли. Все, кроме нас — тех, кто принял бразды правления селением после Тобирамы-сенсея. В основном, конечно, этим занимался Хирузен. Я был директором Академии… А дети клана Сенджу терялись в мире. Одинокие, безликие и бесклановые. Сарутоби и Шимура отлично потрудились — даже сами дети не смогли бы выдать себя, если бы захотели. И таким образом клан Сенджу оказался окончательно уничтожен, ведь без детей не будет и будущего. Осталась Цунаде, но только лишь как символ.