Однако он все же не был слабее. Просто его сила была выше в другом аспекте — в его искусстве. И не в бесполезном в битве артистизме или же другом, общепринятом, критерии, нет.
— Вы оба — идиоты! — Сасори извернулся так, что очередной удар отца отбросил его подальше от обоих предков. — В вас нет ни капли искусства! Только сила, традиции, законы! Плевал я на все! На все и на всех! Искусство превыше всего, ясно вам?!
Марионетка-Эбизо дернулся, но оказался обездвижен фуиндзюцу, в которое сложились две марионетки бабушки. Она легко держала его оружие, при этом пристально следя за внуком, и держа наготове кунаи со взрыв-печатями. А отец в это время уже вовсю бежал к сыну, грамотно распределяя энергию и контролируя дыхание.
— И как же твое кровавое искусство тебя защитит? — высокомерно выгнула бровь бывшая Вторая Казекаге. — Как спасет хотя бы от отцовских кулаков? Что вообще такое, это твое «искусство»?
Сасори выдохнул, восстанавливая сбившееся дыхание, вытер с губ кровь и усмехнулся. А за его спину, повинуясь дернутому шнурку, упал небольшой свиток, подписанный словом «Третий». Он сам упал и сам развернулся. А величайшему кукловоду в мире нужно было всего лишь подать в него чакру.
— Вот мое искусство!
Марионетка раскинула руки в стороны, повинуясь жестам своего создателя, который с безумной улыбкой, больше напоминающей оскал, смотрел на застывших и ошарашенных предков. Венец его творения, его главное оружие, его шедевр, смотрел на бывших подчиненных мертвыми глазами, угрожающе раскрыв рот-пушку.
— Господин Третий… — прошептал одними губами отец.
Бабушка ничего не сказала. Справившись с шоком, она обратила глаза к марионетке, раньше бывшей ей братом. Эбизо застыл грудой дерева и металла, и сейчас смотрелся очень похоже с тем, кого она видела в последнюю встречу. Недееспособный. Но… Марионетка Третьего Казекаге тоже была похожа на оригинал — она выглядела пугающе, доминирующе и безразлично могуче.
— Вот почему вам не победить, — довольно сказал Сасори, заставив марионетку встать спереди и прикрыть его своим телом. — Вся ваша сила — ничто, по сравнению с искусством.
— Может быть, — размеренно ответила Чие, освобождая Эбизо от пут и готовя марионеток к броску. — Не попробуем — не узнаем, верно?
***
Сенсома не заметил сопротивления, отбросив тело Орочимару прочь. Он почти удивленно сжал и разжал кулак, а после вновь сжал и с силой обрушил его на подобравшегося близко Манду! Царь змей зашипел, оглушенно замотал головой, попытался было вновь ринуться вперед, но теперь его уже подняла в воздух сила самой гравитации и грузно бросила прочь на раскаленный песок.
Сенсома поднял взгляд и увидел Майко.
Она уже почти восстановилась и двигалась быстро. Оглушительно быстро, даже по меркам шиноби, но недостаточно быстро по меркам Математика Боя. Сенсома вдруг вспомнил, что Минато двигался на порядок быстрее. И Карума. А уж если вспомнить скорости, которых достигал Джашин… ученица внезапно показалась ему такой слабой и медлительной…
Ее нинкен ковылял рядом, но Каамару сейчас вообще показался Сенсоме чем-то вроде обычного куная. Даже если шиноби уровня Каге подберется к нему во сне и со всей дури врежет по нему спящему этой бесполезной штукой, Сенсома не проснется. Хотя, если Каамару заскулит от боли…
Слева подбирался Какузу. Опытный и действительно древний шиноби, некогда посланный убить самого Хашираму Сенджу. Пускай тогдашнего Бога Шиноби он не победил и даже не ранил, о его силе говорит хотя бы то, что он вообще выжил в подобном бою. Тем более, как истинный шиноби, Какузу не стоял на месте и развивался с каждым годом своей невыносимо долгой жизни.
Но сейчас известный нукенин и охотник за головами лишь напомнил своим видом Первого Хокаге. Воскрешенного тогда, двадцать три года назад, в почти такой же пустыне. Сенсома отчетливо вспомнил, как он валял, пинал и отрывал конечности двум великим братья Сенджу — Хашираме и Тобираме. Уже тогда они не были ему достойными противниками.
А уж этот…
— Что-то я и правда заскучал, — пробормотал Сенсома, не обращая внимания на приближающихся противников. — Так и запишем…
Ладонь вошла в плоть нукенина, будто раскаленный нож в теплое масло. Он не почувствовал никакого сопротивления, когда превратил сердце Какузу в труху всего лишь движением ладони. Скорость была такая, что наемник не успел затормозить и со всей дури врезался в стоящего памятником самому себе Бога Шиноби!
Половину его тела буквально размазало по вставшей дыбом синей чакре Исобу.
— Легче, Сенсома, легче, — успокоил его Биджу из глубин сознания. — Я держу девочку, не убивай ее. Все таки, ты ее учил.
— Да, учил, — Сенсома махнул рукой, и Майко с Каамару снесло ударной волной прочь. — Ты прав. Нужно поговорить с Орочимару. Незачем нам спешить.
Он шагнул вперед и быстро прыгнул в затяжном и высоком прыжке отправляясь туда, куда его ударом выкинуло его самого талантливого ученика. Рухнув рядом с регенерирующим телом, Сенсома сверкнул золотыми глазами и стал наблюдать.
Почти полностью уничтоженный сокрушительной атакой учителя, Орочимару восстанавливал тело полностью. И в этот раз техника возрождения была никак не связана со змеями — он смешивал свою плоть с песком, заменяя повреждения на песчинки и превращая их потом, с помощью чакры, в себя самого.
Сенсома даже залюбовался интересной техникой, но тут до его ушей донесся грохот битвы.
— Чие не справляется, хм? — огладил Математик Боя бороду. — Ну что ж… лежи, Орочимару, восстанавливайся. Я приду к тебе позже. А сейчас нужно заняться семьей. Ведь без семьи кто мы, блять, вообще такие?
Он разогнался, вспоминая юношество. Те дни, когда величайший в мире мечник — Миямото Мусаси, обучал его бегу воина.
— Ты, пиздюк, — вещал он наставительно, смотря за попытками парня. — Ногами перебираешь по земельке. Ну и ручками-хуючками помогаешь. Это полная хуйня!
— А чем мне, хером, что ли, перебирать?! — резко огрызался молодой Сенсома.
— Перебирай, дело хорошее, — не обратил внимание на грубость наставник, но тут же посерьезнел. — Я тебе в уши не пизжу — ты используешь только ноги и руки. Пиздюк! У тебя же есть тело! Используй его! Все! Разом.
Шиноби не нужно много уметь, чтобы быстро двигаться. Достаточно просто подавать чакру в нужные на теле места, да грамотно следить за окружающей обстановкой, чтобы не впечататься никуда лицом. Но то — шиноби, а Сенсоме приходилось им не бывать. И нередко. Поэтому науку Миямото Мусаси он перенял. И крепко освоил, подогнав под себя и даже улучшив.
Так что, разогнавшись за два шага, подключая не ноги с руками, а все тело, Сенсома ринулся вперед так, что мог легко посоперничать в скорости с молнией, если такая окажется рядом.
И его скорость пригодилась, потому что он почти в самый последний момент успел отбросить ударом кулака гигантский куб, сотканный из мельчайших песчинок черного металла, который летел в Чие. Постаревшая Казекаге рвано выдохнула, сначала не осознав произошедшего, а потом довольно хмыкнула:
— Ты вовремя, Сенсома.
Сенсома не ответил, засмотревшись на поединок сына с отцом.
Сасори не мог наседать на родителя в ближнем бою, а потому, буквально, убегал от его атак, используя рельеф, природную скорость и, конечно, свою марионетку. Его кукла сносно атаковала сильнейшего шиноби Ветра в ближнем бою, то и дело подключая свои песчаные техники с черным металлом.
Шиццу держался достойно против мощи Третьего Казекаге и гения собственного сына, но было видно, что победы ему не одержать. Но Сенсома засмотрелся не на это — это все он увидел моментально, сразу же, как вообще повернул к сражающимся голову. Его заворожили движения Шиццу, отбивающего марионетке все ее орудия. Сын не спешил и действовал очень последовательно, можно даже сказать, безнадежно медленно.
Потому что он поддавался. Сдерживался, дабы не обрушить на своего потомка всю свою мощь разом. Потому что, несмотря на все, он любил Сасори.