Когда они вернулись, Виттерик не пошел с ними, но тут же, трепещущий, пал к ногам святейшего мужа епископа Мазоны и весь замысел передал и искренне рассказал, как желал умертвить его, но не смог вытащить меча.
После этого он со слезами сказал: «Исповедую грех мой, так как всеми силами желал я совершить это зло, но Бог мне не позволил». И прибавил: «Ибо и другой против тебя составили заговор, что в случае, если здесь в атриуме у них ничего не получится, то во всяком случае получится в день Святой Пасхи. Имели они такой замысел, что, когда по обычаю в Пасху здесь вы будете совершать мессу в главной церкви и после мессы, согласно существующему обычаю, отправитесь с песнопениями со всем кафолическим народом в базилику святой Евлалии, их люди будут стоять у ворот города со множеством повозок, нагруженных мечами и кольями, коварно притворившись, будто бы везут хлеб. И когда вы будете проходить совершенно беззащитные, все их множество внезапно на вас набросится и, схватив мечи и палки, всех предадут жестокой смерти – равным образом мужчин и женщин, стариков и детей. Я же, несчастный, который дал себя втянуть в такое злодейство, прошу прощения у тебя, благочестивый господин мой, и молюсь, чтобы Господь твоими молитвами даровал мне милость. Однако все то, что я знаю, доверительно открою и чистосердечно покажу. И вот я в ваших руках. Делайте со мной то, что в ваших глазах кажется правильным и благим. А чтобы твоя святость, возможно, не посчитала меня лжецом или притворщиком, не позволяй мне покинуть атриум, но прикажи взять под стражу до тех пор, пока ты все тщательно не расследуешь и точно не узнаешь. И если сочтешь, что я лгу, то я не хочу жить».
Когда услышал это муж Господень епископ Мазона, который всегда отличался добродетелью любви, ласково убедил его, чтобы он совершенно ничего не страшился, возблагодарил всемогущего Бога, Который избавил рабов Своих от столь великой опасности и затем послал за вождем Клавдием и все ему поведал.
Когда тот это услышал, приказал, чтобы пока обстоятельства дела были покрыты молчанием, дабы, узнав, что заговор их раскрыт, не бросились в бегство. Но как только они стали проводить тщательное расследование, он предельно ясно выяснил, что все сообщенное – правда.
И когда множество воинов, расположившихся повсюду в засадах, которые расставили вышеназванные арианские сановники, бросились в нападение, внезапно вождь Клавдий выступил на них. Одни из них были захвачены, другие же, которые захотели пустить в ход мечи, тут же от меча и погибли.
Затем вождь Клавдий с огромной толпой направился к дому арианского епископа Сунны и схватил самого, ничего не подозревающего, еретического епископа, отдал его под стражу святому епископу Мазоне и, равным образом, передал под стражу всех его соучастников. Виттерика, который рассказал о заговоре злодеев, приказал отпустить на свободу.
Все, что произошло, вождь Клавдий сообщил православному правителю Рекареду и просил его отдать приказ, определив свой приговор, как ему следует поступить с врагами Господа Иисуса Христа.
Царь же, вняв этому обращению, вынес такой приговор, чтобы всех их, лишив владений и почестей, отправить в ссылку, сковав тяжелыми железными кандалами. Псевдоепископа Сунну побудить обратиться в кафолическую веру и, если обратится, лишь при том условии, что он принесет должное покаяние и смоет свои преступления искупительными слезами, то после принесения покаяния, когда уже узнают, что он стал совершенным кафоликом, приказал назначить его епископом в какой-нибудь другой город.
Когда Сунне неоднократно говорили. чтобы он принес покаяние за столь великие преступления и смягчил плачем гнев Господа, который вызвал злодеянием, он не пожелал это исполнить, но, не отступая от прежних тиранических привычек, ответил так: «Я не знаю, к чему это покаяние. И да будет вам известно, так как я не знаю, зачем это покаяние, то и кафоликом никогда не буду, но или буду жить по обычаю, в котором жил, или за религию, в которой я пребывал от юности моей и поныне, охотно приму смерть».
Как только они постигли его ум, упорный и закосневший во зле, сразу же, чтобы не заразил смертоносной болезнью других, изгнали его из пределов Испании, с позором посадили его на небольшой корабль, и изгоняющие его приказали, что пусть имеет свое свободное мнение в том месте, народе и стране, куда пожелает отправиться, но в случае, если когда-либо будет обнаружен в Испании, то пусть знает, что он подвергнется более тяжелому наказанию.