Также в другое время пришел к нему, принуждаемый крайней нуждой, некий мирянин по имени Василий. Он был увечный, потому что его правая рука с сухожилиями запястья высохла и, опухнув, онемела. Тотчас проникнувшись к нему глубоким состраданием, он благословил масло и с молитвой помазал изувеченную конечность. И сразу же с помощью Господа было конечности его возвращено прежнее здравие, и он, благословляя Бога, невредимый со всяческим ликованием возвратился в свой дом.
Итак, он служил с великим желанием этому святому алтарю и в затворе вышеупомянутого монастыря прислуживал привычной моей скудости. Затем, увлеченный духом тщеславия, надеясь, что, отделившись от меня, он более меня будет иметь похвалу имени своему и больше почета среди мирских людей, ушел отсюда и скрылся в чрезвычайно тесном и узком затворе около того самого святого алтаря, творения своего, где в одиночестве денно и нощно совершал службы и часто приносил бескровную жертву Господу.
В то время как он там в течение краткого времени жил спокойно, хищный, жадный, ненасытный тот волк, преследователь души нашей, поспешил отделить его от единодушного общения со мной и как заблудшую овцу легко сделал его пригодной для себя добычей. Так он яростно напал на средоточие его сердца, что безжалостно заставил его в таких тягостных теснинах метаться, и ни днем не ночью не оставлял его даже ненадолго в тишине и покое и побуждал носиться туда-сюда. Так плачевно там побежденный и легко поверженный, он, отправившись ночью, навьючил на осла, которого мы имели от пожертвований из-за необходимости проезда через пустыню, свитки книг, которые я сам для святого алтаря переписал и другие, которые туда я привез из даров Божьих. Легкомысленно поддавшись, он был уведен, плененный врагом.
После этого к приумножению печали и обычных моих скорбей, вышеупомянутый Иоанн, мой ученик, был кощунственно и жестоко убит, а также его первый учитель, в том самом своем монастыре простертый в молитве перед святым алтарем нечестивым крестьянином, побуждаемым самим завистливым гонителем, дьяволом.
В это самое время божественное Провидение, которое всегда проявляет заботливое попечение о своих бедняках в их скорбях, чтобы я, несчастный, не остался покинутым, без всякой утешительной поддержки, побудило из страны моего рождениям к страху Своему моего родственника, сына брата моего Монтана по имени Иоанн. Придя в сокрушение сердечное, он оставил царскую службу, а также жену и сыновей и все, что имел, и, обратившись вместе с рабом своим Евагрием, предал себя от всего сердца Господнему служению. Добросовестно трудясь, он занимался теперь тем, что необходимо им было обоим в келье. С помощью Господа, Который предписал ему быть служителем Своего святого алтаря, придя в эту пустыню, он насадил огород овощей и много разного рода плодоносящих деревьев, а также построил жилище. И прочее, что было необходимо, вседневно с помощью Божьей он старался делать и в этих трудах желал пребывать до конца своей жизни.
После постоянных лишений и нужды при противодействии врага, горестного и прискорбного опустошения и разорения, та непреходящая Милость, Которая не хочет погибели создания Своего, дала убогости моей после сорока двух лет уединения немного покоя, желанного утешения и целительное средство. Кроме того, побудила сердца верующих Своих к сострадательной любви: прославленного правителя, понтификов и других христиан, которые проявляли заботу щедрыми дарами моей скудости, чем получили стократно от Господа в небесном наследии. Ибо так написано: «Божественная и непреходящая Милость после испытаний творит покой; после слез и плача изливает радость».[800] И еще:
«Радости после скорби приходят; после радости скорби;
За плачем следует смех и песни после рыданий».[801]
И сама Истина говорит: Претерпевший до конца спасется (Мф.10:22).
Между тем пока я, недостойный, непоколебимо предстоял перед святым апостольским алтарем, а на противоположной стороне горы не было никакого подходящего склона для ровного места, постепенно из нашей скудости при поддержке десницы Божьей ограниченное это место, но пригодное для небольшого атриума обратилось трудами работников в ровную площадку.
Воистину, теперь оливы, тисы, лавры, сосны, кипарисы, розы зеленеют удивительно весь год, откуда, как обычно принято, роща называется от этих всех вечнозеленых деревьев «дафинес».[802] Огражденные здесь и там густыми зарослями различных кустов, когда пробиваются побеги виноградной лозы, когда покрывает живописный переплетенный навес зелени приятной тенью, и обильная высокая трава так освежает от палящего зноя солнца, как если бы покрывал свод пещеры и защищала тень, отбрасываемая скалами.[803] Между тем как внимающий нежному звуку текущего ручейка, успокаивается, и распространяется благоухание цветов роз, лилий и других растений, и красота восхитительной рощи умиротворяет душу, и достигается рассудительная, неподдельная, но истинная любовь.[804]
802
Dafines – возможно, от греч daphne «лавровое дерево», как символ вечнозеленого растения.
804
Этот отрывок. написанный довольно небрежно и содержащий много стилистических погрешностей, сохранился только в двух рукописях (Т и О).