Я полагаю, что необходимо рассказать более полно, как Евлогий показал себя во времена преследований. В то время как епископы, священники, клир и ученые мужи Кордубы в период недавно начавшихся мученичеств шли окольным путем и, совершенно сдавленным страхом, отказывались от веры в Христа если не словом, то делом, он, непреклонный, никогда не колебался или испытывал страх; он встречал всех, кто шел на смерть, укрепляя их души, почитал и сохранял их останки. Евлогий так горел рвением мученичества, что казалось, он в эти дни является вдохновителем мученичества. Из-за этого стремления к справедливости Евлогий сталкивался со многими оскорблениями и подвергался ужасным опасностям. Так, например, один из знатнейших упрекал его и бранил, и из-за этого справедливым божественным судом он был обращен в ложный образ мыслей и веру, с которой он, несведущий, боролся, и которую он, несчастный, вскоре утратил.[909] О нем более подробно святейший Евлогий рассуждает в третьей книге «Памятной книги святых». В этих книгах гибель каждого мученика Евлогий блестяще отписал, тем самым открыв будущим поколениям то, что было сделано и сказано в отношении мучеников Божьих. Каким глубоким было познание Евлогия, показали его труды, написанные по божественному вдохновению с аттическим изяществом.
Но следует вернуться назад ко времени епископа Рекафреда и показать, как ловко Евлогий пытался отказаться от своего священства. чтобы не быть сопричастным ошибки Рекафреда. Ведь в те дни все, подчиненные Рекафреду силой, властью и царским приказом, казались объединенными со злым врагом. И те, кто во времена предыдущего волнения противостояли ему прямо и твердо, теперь же, охваченные страхом, льнули к нему, словно близкие родственники, пусть не душой, но телом, пусть не по зову сердца, но гонимые страхом. Пусть не будет ему прощения за причиненный вред в будущем! Итак, против нас Рекафред обратил царский гнев и выдумал суровые законы, ограничив нашу свободу, и всех бросил неистовствующему врагу. Эта история будет рассказана более подробно в другом сочинении.
Теперь же мы хотим объяснить святейшую уловку этого нашего удивительного мужа. Когда с чувством тяжелой муки Евлогий осознал, что он обманут, и что все из его окружения приняли Рекафреда, и что нет возможности противостоять ему или укрыться от него, ведь он дал обеты священника, Евлогий начал терзать себя изнутри страшной печалью и предаваться скорби. По воле Бога случилось так, что в присутствии кордубского епископа Саула было прочтено письмо блаженного Епифания, епископа города Саламин на Кипре, отправленное архиепископу Иерусалимскому Иоанну. В этом письме святейших епископ, порицая вздор Оригена и защищая рукоположение некоего пресвитера,[910] которого он посвятил в сан в указанном монастыре епископа Иерусалимского, объяснил причину рукоположения, излагал хвалебно историю воздержания от священнических обязанностей святейших пресвитеров Иеронима и Викентия.[911] Евлогий ухватился за эту мысль страстной душой и, осознав, что этот путь дарован ему Богом, и словно раненый в самое сердце, тяжело вздохнул, внимательно посмотрел на меня, повернулся к епископу и сказал: «Если светочи церкви и столпы нашей веры так поступают, что остается делать нам, которых тяжесть грехов клонит ниц. Ты же дай знать своему епископу, что я отказываюсь от исполнения обязанностей священника». И вот этой ловкостью он сам отделил себя от деяний Рекафреда; таким образом он принимал сан священника, однако отказывался от исполнения обязанностей священника в дальнейшем, не желая принимать оставленное им дело. Но его собственный епископ заставил его вернуться к священническому труду, пообещав, что, если тот быстро не одумается, не побоится покарать его отлучением от Церкви.
Это муж, особенный во всех своих проявлениях, хотя и превосходил всех в знаниях, но казался скромнее нижайших. Он выдавался видом и добродетелью, блистательным слогом и светлым образом жизни. Вдохновитель мучеников, он был искуснейшим рассказчиком и сочинителем. Кто может по достоинству оценить огонь его страсти, красоту красноречия, силу знания, обходительность в исполнении своего долга? Какие книги были неизвестны ему? Какие знания могли укрыться от него, верных, философов, еретиков или язычников? Где книги стихов, где – прозы, где – истории, которые ускользнули бы от его изучения? Где стихи, музыку которых он бы не знал, где гимны или иноземные сочинения, которые не видели бы его славные очи? Ежедневно он отыскивал новое и удивительное, словно открывал невиданные сокровища. Какой была его жажда знания, какими – трудолюбие и старательность! О удивительная доброта его сердца! Никогда он не желал знать что-нибудь только для себя, но был готов всем поделиться с нами. Исправляя неверное, восстанавливая утраченное и отринутое, он те деяния древних, о которые мог узнать, воплощал в жизнь. Он соединял в себе строгость Иеронима, умеренность Августина, мягкость Амвросия, старание Григория[912] в исправление ошибок, в помощи младшим, в уважении старших, в утешении преследуемых.
909
Речь идет о вероотступничестве Кумиса. чиновника, ответственного за сбор налогов с христианской общины города. Известно, что Кумис принял ислам под угрозой лишения должности. Обрашение в ислам открыло ему новые карьерные высоты – сменив веру, он смог занягь место главы канцелярии эмира. Именно Кумис выступил на церковном соборе 852 г. главным обвинителем мучеников и настаивал на применении жестких мер по отношению к их вдохновителям.
910
В нарушение канонов свт. Епифаний рукоположил в пресвитеры брата блж. Иеронима. Это, а также выступление против Оригена, вызвало ссору между Епифанием и Иоанном.
911
В письме от 394 г. Епифаний одобрил решение двух пресвитеров, отвергнувших исполнение священнических обязанностей из-за стыдливости и смирения, а также стремления к монашеским идеалам.
912
Автор имеет в виду четырех учителей Церкви: блж. Иеронима Стридонского: блж. Августина Гиппонского; свт. Амвросия Медиоланского; свт. Григория Великого.