Венец триумфа, крови мзду,
Тебе, Винценций, даровал,
Из мглы мирской тебя исторг, 5
Из рук судьи и палача,
Вознес тебя на небеса
И воссоединил с Христом.
Теперь ты в сонме ангельском
Блистаешь ризой светлою,[166] 10
Рекой кровей омытою,
В свидетельстве бестрепетном.
Когда служитель идола
И страж закона темного
Железом и цепьми тебя[167] 15
Склонить хотел к язычеству,
Сперва словами мягкими
Пытался он воздействовать, –
Так иногда с теленком волк
Играет, прежде чем напасть. 20
«Царь, – говорит, – вселенной всей,
Кому поручен скипетр,
Богов старинных чествовать
Велит, как это принято.
Вы, назаряне, слушайтесь, 25
Обряд оставьте дикий свой!
И камни, власти милые,
Почтите дымом жертвенным!»
На это возвышает глас
Винценций, алтаря слуга, 30
Левит, единый от семи
Столпов в дому Премудрости.[168]
«Тобой они пусть властвуют,
Ты камни чти и дерево, –
Ты, мертвый, мертвым кланяйся 35
И будь у них понтификом.[169]
Мы ж Богом исповедуем
Отца, Который создал свет,
И Сына Отчего, Христа, –
Вот, Дациан, Кого мы чтим». 40
И тот уже запальчивей:
«Как, – молвит, – жалкий, смеешь ты
Чернить словами дерзкими
Закон богов и принцепсов?
Закон святой общественный, 45
Которому весь род людской
Подвластен. He страшит тебя
Конец во цвете юности?
Приказ таков. Одно из двух:
Иль дерном[170] и куреньями 50
Алтарь почтишь, иль дорого
Заплатишь, кровь свою излив».
Немедля тот ответствует:
«Так действуй, коли власть дана,
Коль в силах. Что же до меня, 55
Тебе не повинуюсь я!
Вот наш ответ: есть Бог-Отец
И есть Христос. Знай, что Его
Мы слуги и свидетели.
Попробуй веру в нас убить! 60
Темницей, пыткой, крючьями,
Пластами раскаленными,
Последней мукой – смертною.
Все это нам – ристалище![171]
О, ваша злая суетность! 65
О, недомыслье цезаря!
Да, право, ваши божества
Во всем вам соответствуют!
Резцом искусным созданы,
Иль выкованы в кузнице, –
He молвить им и не ступить,
Безгласны, слепы, немощны.
Им строятся святилища
Роскошные из мрамора,
Им в жертву приносимые
Волы слагают головы.
«Но есть ведь и у них душа».[172]
– Да, есть! В грехах наставники,
Спасенья расхитители,
Лукавы, необузданны,
Они и подстрекают вас
Ко всякому нечестию,
Карать убийством праведных
И истреблять народ святой.
Они прекрасно знают все,
Что жив Христос и властвует,[173]
И что вот-вот окончится
Их царствованье ложное.
Христова силой имени,
Мгновенно изгоняются
Из темных тайников плотских,
He боги – злые демоны».
Так обличал их мученик,
Судья ж, язычник, не снеся,
Воскликнул: «Загради уста!
He разглагольствуй более!
Заставьте замолчать его!
Сюда скорее, ликторы,
Помощники Плутоновы,
До свежей плоти жадные! 100
Ужо он руку претора,[174]
И власть, злодей, почувствует!
Пусть знает, как над нашими
Святынями кощунствовать!
Ты мнишь, злодей, что лишь тебе 105
Тарпейской не видать скалы[175],
Что лишь тебе бранить дано
Сенат, и Рим, и цезаря?
Связавши руки за спиной,
Его на дыбу вздерните, 110
И помотайте там, пока
Суставы не рассядутся.
Потом взломайте грудь ему
Ударом сокрушительным,
Чтоб трепетанье печени 115
Виднелось сквозь прогалины».
Но воин Божий весело
Смеялся над приказами:
Что глубже не приемлет плоть
Тех крючьев окровавленных. 120
Из сил последних налегли
Мучители, круша его,
У них от утомления
Уж онемели ложа плеч.
А он казался радостным, 125
Взирал с челом безоблачным
И ясным оком, чувствуя
Тебя, Христе, вблизи себя.
«Что это значит? Стыд и срам![176] –
Воскликнул Дациан, ярясь, –
Доволен, счастлив, весел он,
Палач куда печальнее!
Что толку в наказаниях,
И в казнях многочисленных,
В искусстве пыток, коль сейчас
Мы терпим поражение?
Ну, что ж, темницы выкормки,
Всегда неодолимые?
Рукам позвольте отдохнуть,
Чтоб мощь вернулась прежняя!
Пускай подсохнет в ранах кровь
И шрамы образуются,
Тогда вы вновь приступите
И вновь разбередите их».
На это отвечал левит:
«Коль псы утомлены твои,
170
Только у Пруденция дерн рассматривается как приношение богам. Из дерна может быть
сделан алтарь.
175
Тарпейская скала – отвесный утес на Капитолии. с которого сбрасывали осужденных преступников. Здесь – метафора смертной казни (поскольку действие происходит вдали от Рима).