Ты сам, искуснейший палач,
Им покажи, как действовать!
Ты научи их обнажать
Глубины скрытых полостей,
Сам погрузи в них пальцы рук
И пей потоки жаркие!
Но ты ошибся, если мнил,
Кровавый, что, терзая плоть,
На гибель обреченную,
Тем самым мне наносишь вред.
Есть тайный сердца человек,[177]
Ему не повредит ничто,
Свободен, бодр и целостен,
Он непричастен бо́лестям. 160
To, что ты хочешь поразить
Со всею силой бешенства, – В
сего лишь глиняный сосуд,
Удобосокрушаемый[178].
И сколько б ни старался ты 165
Разбить иль раздробить его,
Тот, кто внутри, сильней твоих
Тиран, безумных замыслов.
Его попробуй сокрушить,
Его, необоримого 170
И бурям неподвластного,
Раба лишь Бога одного.
Так он сказал. И вновь его
Скрежещущими крючьями
Терзают. А судья в ответ 175
Змеиный испускает шип:
«Уж если невменяем ты
В своем упрямстве дерзостном
И божьими подушками[179]
Высокомерно брезгуешь, 180
Тогда хотя бы выдай нам
Свои тома священные,
Рассадник мнений пагубных,
Чтоб их в огонь мы бросили!»[180]
В ответ на это мученик: 185
«Каким таким грозишь огнем,
Злодей, священным книгам ты?
Скорее сам ты в нем сгоришь!
Отмстит за гибель книг святых
Меч пламенный вертящийся,[181] 190
Он мигом попалит язык,
Змеиным ядом на́литый.
Ты видишь пепел, памятник
Гоморрского нечестия?
Содома вечных похорон 195
Зола – свидетель истинный.
Все это, змей, тебе урок:
Тебя смолой кипящею
И жупелом окутают
Глубины преисподние». 200
Такою речью уязвлен,
Мучитель содрогается,
Бледнеет, багровеет он,
Глазами вертит в ужасе.
Затем, помедлив, отдает 205
Приказ: «Последней пыткою
Пусть будет мучим он: огнем,
И раскаленным угольем».
И тот стопой поспешною
К наградам устремляется, 210
Опережая в радости
Самих своих мучителей.
И вот палестра доблести,
Надежды бой с жестокостью,
Лицом к лицу сошлись вдвоем: 215
Здесь мученик, а там – палач.
Зубчатою решеткою
Покрыто ложе страшное,
И уголья горящие
Текут струей дымящейся 220
Восходит смело на костер
Святой с лицом бестрепетным,
Как по ступеням он идет,
Чтоб быть венцом увенчанным.
В огонь подброшенная соль 225
Трещит и брызжет искрами,
И испещряет точками
Суставы обожженные.
Потом свиного сала пласт
Кладется сверху на огонь, 230
И, плавясь, каплет каплями
На тело изъязвленное.
А мученик все так же тверд,
Как будто боль не чувствует,
И воздевает очи ввысь, 235
Притом что руки связаны.[182]
Тогда в пещеру темную
Его бросают, сняв с костра,
Чтоб света видеть он не мог,
Дух стойкий укреплявшего. 240
В темнице есть один подвал,
Ночных потемок он черней.
Там низким сводом каменным
Дыханье утесняется.
Ночь вечная кругом царит, 245
Звезды дневной[183] не ведая,
И, говорят, что водятся
Там демоны подземные.
Вот в эту бездну мрачную
Ввергает мученика враг, 250
Распяливая голени,
Ступни крепит колодками.
Еще один мучений род
Измыслил мастер пыточный,
Какой досель ни одному 255
Тирану не привиделся.
Взять черепки он приказал
С краями заостренными,
Раздробленные, колкие,
И подложить под спину их. 260
Постель как будто копьями
Торчащими щетинится,
Чтоб невозможно было спать
На жалящей поверхности.
Злодей изобретательный 265
Искусно все просчитывал,
Да только разметал Христос
Все сети Вельзевуловы.
И слепота темничная[184]
Сиянием озарилась вдруг. 270
Двойные путы лопнули,
Колодки сами спали с них.
И распознал Винценций в том
Надежды исполнение,
Награду за страдания – 275
Христа-Светоподателя.[185]
И видит он, что черепки
Цветами стали нежными,
И все кругом наполнилось
Благоуханьем не́ктара. 280
И ангелы приблизились
И стали с ним беседовать,
И тот, кто всех блистательней,
Такие говорит слова:
«Восстань, свидетель доблестный! 285
Восстань, отбрось сомнения!
Восстань[186] и к сонму нашему
Благому присоединись!
Испил ты полной чашею
Мучения ужасные, 290
С исходом смертным благостным
179
Священные подушки. на которые помещались изображения богов во время обряда лектистерний («угощения богов»),
180
Во время гонения Диоклетиана уничтожались и священные книги. В связи с этим возник термин traditores – «передающие, предатели», так называли тех, кто отдавал книги язычникам. Власти требовали сдать все списки Библии. полные и частичные. велся даже учет сданных списков.
186
Трехкратное повторение exsurge указывает на языческий обряд conclamatio (троекратное призывание мертвого). С другой стороны, это аллюзия на (Деян.12:7).