Теперь же вернемся к начатому рассказу. Из города Иамона были готовы отправиться в путь больше слуг Христовых, чем, как считалось, проживало в городе. Они с таким воодушевлением преодолели тяготы пути, что пролетели тридцать миль радостней, чем если бы их позвали на пир в какое-нибудь красивое загородное имение. Наконец, мы пришли в Магону, и я тотчас отправил клириков объявить иудеям о моем прибытии и просить у них прийти в церковь. Они ответили, что им не следует входить в церковь в этот день – полагаю, чтобы не быть оскверненными – так как день этот суббота, и если они нарушат обряд этого дня какими-либо действиями, то совершат большое преступление. Я ответил, что прошу их, если им так будет угодно, ожидать меня в синагоге, если уж войти в церковь считается у них осквернением; что во всяком случае мы не вынуждаем их к работе;[380] что предстоящий спор о законе будет сдержанным и следует не ссориться, а обмениваться мнениями, или, если они не избегают спора таким хитроумным образом, а приводят настоящее оправдание, то пусть покажут, по какому предписанию им запрещено вести разговор в праздничный день. Хотя они упорно возражали на каждый мой довод, все же, в конце концов, движимые страхом перед тем самым львом, они собрались в доме, где я остановился. Я сказал: «Позвольте спросить вас, братья, почему вы в городе, подчиненном римским законам, собираете кучи камней и всевозможное оружие как будто против разбойников? Мы принесли книги, чтобы учить, а вы – мечи и дубины, чтобы убивать. Мы жаждем приобретать, вы – разрушать. Несправедливо, я думаю, что предмет нашего спора для той и другой стороны различен. Вы, как я вижу, жаждете нашей крови, а мы – вашего спасения». На это они, немного испугавшись, возражали, а наши подтвердили, что дело обстоит именно так, однако они продолжали стоять на своем и даже клялись. Тогда я, чтобы разрубить узел начинавшегося раздора, сказал: «К чему клятва там, где можно представить наглядное доказательство? Пойдемте в синагогу, и там – вы сами станете свидетелями – подтвердится, опирается ли ваше заявление на обман или на правду».
Мы отправились в сторону синагоги и по дороге от великой радости пели гимн Христу. А псалом, которому с чудным удовольствием подпевал даже иудейский народ, был этот: Погибла память их с шумом, но Господь пребывает вовек (Пс.9:7–8). Прежде чем мы дошли до синагоги, некоторые дерзкие иудейские женщины (полагаю, по воле Божьей), наверное, чтобы нарушить спокойствие наших, начали бросать на нас с возвышенного места огромные камни. Удивительно, но хотя камни падали на плотную толпу, они не только не ударили никого из нас, но даже не коснулись. Тут страшный Лев отнял ненадолго кротость у своих овец: все они (напрасно я кричал им не делать этого) начали бросать камни, не послушавшись увещеваний пастыря, так как общее единое устремление было лишь движением ко Христу, чем гневом, и они решили рогами напасть на волков, хотя не было сомнений в том, что они делали это по воле Того, Кто один есть истинный и добрый пастырь. Но в конце никто из иудеев даже из ненависти, как это бывает, не притворился, что он ранен, чтобы не казалось, что Он дал Своему стаду кровавую победу. Разумеется, – так как мы должны всячески избегать обмана, – нашелся один из числа христиан, который захотел быть как тот Ахан,[381] который при Иисусе Навине возжелал «из заклятого»: раб одного христианина, как он сам вынужден был после признаться, пришел побуждаемый любовью не к Христу, а к добыче. Он один, захотев украсть что-то из синагоги, получил удар камнем: кто-то из наших бросил камень, целясь в иудея, и этот камень, ударив его по голове, напомнил ему об истинной его Главе, то есть Христе. Хотя эта рана не была опасной, все же она заставила его сознаться в жажде наживы, а на всех остальных, став скорым возмездием, навела страх оступиться подобным образом. Таким образом, после того как иудеи отступили, а мы овладели синагогой, никто не то что не взял оттуда ничего, но даже и не думал воровать. Синагогу и все ее убранство, кроме книг и серебра, поглотил огонь. Священные книги мы вынесли, чтобы иудеи их не повредили, а серебро вернули им, чтобы не было жалоб ни на то, что мы их грабим, ни на то, что они терпят убыток. Когда синагога была разрушена, а иудеи пребывали в оцепенении, мы с гимнами двинулись к церкви и благодарили вдохновителя нашей победы и со слезами молили, чтобы Господь захватил логово нечестия и неверие пребывающих во мраке сердец вышло к свету.
380
В субботу иудеям было запрещено работать и преодолевать расстояние больше «субботнего пути» (ср.: Деян.1:12).