– Послушайте, – снова заговорил Сол, – я, вообще-то, никаких параллелей не проводил. Это вы с Кэл так решили. А мне просто вспомнился еще один странный случай.
Гун громко хохотнул:
– Сол вовсе не считает, что мы сумасшедшие. Так, тронутые слегка.
В дверь постучали. Ее открыли, не дожидаясь ответа, и в комнату вошла Доротея Луке. Первым делом она принюхалась и посмотрела на Сола. Она очень походила на брата, хоть и была значительно стройнее, – тот же чеканный инкский профиль, те же иссиня-черные волосы. В руке у нее была бандероль с книгами для Франца.
– Я подумать, что вы быть здесь внизу, а потом услышать ваш голос, – объяснила она. – Вы нашли э-страшные вещи, о которых можно написать эти… Как вы говорить?.. – Она сложила руки биноклем, поднесла их к глазам и с вопросительным видом огляделась, когда все засмеялись.
Кэл налила ей вина в стакан, а Франц поспешил вкратце объяснить, что случилось. К его удивлению, Доротея отнеслась к рассказу о фигуре в окне очень серьезно.
– Но вы уверены, что вас не э-почистить? – встревоженно осведомилась она. – Я думать, что у нас на втором этаже жить э-воришка.
– Портативный телевизор и магнитофон на месте, – ответил Франц. – Вор обязательно унес бы их.
– А мосол ты проверил? – ввернул Сол. – Таффи не спер его?
– А фрамугу вы закрыть и запереть дверь на два оборот? – продолжала допытываться Доротея, для большей ясности выразительно покрутив рукой со сложенными щепотью пальцами. – Сейчас она закрыт на два оборот?
– Я всегда закрываю на два оборота, – заверил ее Франц. – Вообще-то, я долго думал, что только в детективных книжках воры отжимают язычок замка пластиковой карточкой, но однажды обнаружил, что на моей двери это можно сделать даже фотографией. А вот фрамугу не закрывал. Я всегда держу ее открытой, чтобы квартира проветривалась.
– И фрамугу тоже всегда закрывать, когда уходить, – наставительно произнесла Доротея. – Вы все закрывать, слышать? Вы лучше верить, что худой мочь пролезть во фрамугу. Ну, я рада, что вас не почистить. Gracias[9], – добавила она, кивнув Кэл, и отхлебнула вина.
Кэл улыбнулась и повернулась к Солу и Гуну:
– Почему бы в современном городе не быть своим собственным привидениям, как некогда в замках, на кладбищах и в особняках аристократов?
– У меня есть такая миссис Уиллис, – снова включился в разговор Сол. – Так она считает, что против нее замышляют недоброе небоскребы. По ночам, дескать, они еще сильнее тощают и ползают по улицам, пытаясь разыскать ее.
– Я однажды слышал, как молния свистела над городом, – сказал Гун. – Дело было в Чикаго, чуть ли не в Лупе[10], а я в это время находился в университете, в Саут-Сайде, совсем рядом с тем местом, где был первый атомный котел. На севере полыхнуло, а потом, через семь секунд, раздался вовсе не гром, а тоненький не то визг, не то стон. Мне тогда пришло в голову, что все эстакадные дороги вошли в звуковой резонанс с радиокомпонентом этой молнии.
– С какой стати такая масса железа будет?.. – с неожиданной горячностью заявила Кэл, но, не закончив вопрос, обратилась к Францу: – Расскажи им об этой книге.
Он повторил то, что утром рассказал ей о «Мегаполисомантии», не упустив и части сопутствующей информации.
Гун тут же вмешался:
– И он, значит, утверждает, что наши современные города – это все равно что египетские пирамиды? Красиво сказано. Вы только представьте себе, что, когда мы все вымрем от загрязнения (ядерного, химического, под завалами неразлагающегося пластика), захлебнемся красными волнами умерших микроорганизмов (этой омерзительной кульминацией нашей климактерической культуры), на космическом корабле из другой солнечной системы прилетит археологическая экспедиция и начнет исследовать нас, как наши чертовы египтологи исследуют пирамиды! Они запустят самодвижущиеся роботы-зонды, которые станут обшаривать наши совершенно пустые города, а те все еще будут слишком радиоактивны для всего живого, столь же мертвы и смертоносны, как наши отравленные моря. Что они смогут сказать о Всемирном торговом центре в Нью-Йорке и Эмпайр-стейт-билдинг? Или Сирс-билдинг в Чикаго? Или даже о местной пирамиде Трансамерика? Или о корпусе для сборки космических кораблей в Канаверале, который настолько велик, что внутри можно летать на легких самолетах? Вероятно, они решат, что все это построено для религиозных и оккультных целей, как Стоунхендж. Им даже в голову не придет, что там жили и работали люди. Несомненно, наши города превратятся в самые жуткие руины, какие только могут быть. Знаешь, Франц, этот де Кастри был прав – города чересчур захламлены. Это тяжело, тяжело…