Лидия, она красила ногти на ногах, сидя на ковре в комнате так, чтобы Йорга не могла увидеть ее с террасы и не расстраивалась из-за своих ног и ногтей, ответила: знаете, Йорга, а вы попробуйте думать обо мне как о своей приятельнице, это ведь как, к примеру, с моим греческим — я выучилась ему у одной женщины, она была моей няней в Пловдиве; мама взяла в дом эту гречанку, потому что та брала намного меньше, чем другие, и каждое утро, уходя в больницу, строго наказывала ей: разговаривать только по-болгарски, Калиопа, прошу тебя, из-за тебя ребенок говорит на каком-то тарабарском языке, я иногда ее даже не совсем понимаю! Калиопа улыбалась, согласно кивала и, не успевала мама закрыть за собой дверь, начинала смеяться и щекотать меня по-гречески, клялась, что никогда не будет говорить на другом языке, только на родном, а зато я выучу греческий с ее помощью и когда-нибудь, она уверена, этот язык пригодится мне, и вот тогда-то я вспомню о ней и мысленно поблагодарю, пусть даже ее к этому времени не будет в живых. После Калиопы, с самого детства, я совсем не пользовалась вашим языком, Йорга, и не говорила на нем, но вот видите — пришлось, так может быть, Калиопа выучила меня, чтобы я могла говорить с вами, быть вам утешением в конце вашей жизни? Может быть, во всем есть глубокий и таинственный смысл? И вся наша жизнь идет по предначертанному божественному плану? При этих вопросах Йорга затихала. Но зато часами расспрашивала, какой она была, эта Калиопа, откуда, как она попала в Болгарию, как жила, как выглядела, толстая была, наверное, и приземистая, как все гречанки, что за дом был у нее в Пловдиве, была ли религиозна, носила ли крестик на шее, умела ли петь, а печь пасхальные куличи? откуда были ее родители? Постепенно Лидия воскрешала в себе воспоминания о своей толстой, зеленоглазой, слегка косившей няне, вспоминала, сидя рядом с Йоргой на морском побережье, старые улочки Пловдива, дом, большой двор и, конечно же, вишни, двор с вишневыми деревьями, она пыталась рассказать Йорге про тихий двор и белоцветные вишни, про поэта и его пронзительную грусть[5], про свое спокойное детство, про родителей, врачей-коммунистов, с их профессиональной порядочностью и требовательностью к себе, про их внезапный срыв после перемен 89-го, они умерли друг за другом после всего этого, стали болеть, отец начал пить, я скандалила с ними из-за пустяков, из-за политики, из-за коммунизма, Йорга, ты себе даже не представляешь, что это такое — презирать своих достойных родителей за то, что они были коммунистами, презирать мать и отца, спасших сотни человеческих жизней, за то, что они переживали из-за Горбачева, из-за берлинской стены и падения коммунизма? Они чувствовали мое пренебрежительное отношение к себе, это было даже не презрение, а хуже — пренебрежение, они чувствовали это и, может быть, поэтому разболелись, как ты думаешь, Йорга? Но Йоргу не интересовали родители Лидии, они были болгарами и к тому же коммунистами, ее интересовала только няня Калиопа, гречанка, близкая ее душе, Лидия не могла дать исчерпывающую информацию о ней и поэтому начала выдумывать, приводя подробности, которые, она была уверена, понравятся Йорге — что Калиопа, например, чаще всего готовила «милфё» — блюдо с жареными кабачками и баклажанами, которое Йорга страшно любила, но не могла позволить себе из-за желудка, что родители Калиопы торговали оливковым маслом, как и умерший супруг Йорги, а каким сортом торговали, спрашивала вдруг Йорга, очнувшись от своей утренней дрёмы, «экстра вёрджин», мгновенно отвечала Лидия, и Йорга одобрительно кивала головой, а из какой области? самой южной, наугад отвечала Лидия, я не слишком ориентируясь в том, где именно на юге производят оливковое масло, а позже просто начала рассказывать Йорге сказки про то, например, что отец Калиопы погиб на какой-то из Балканских войн, его там застрелили, а на какой именно, строго спрашивала Йорга, я точно не знаю, все время их путаю, не могу запомнить эти многочисленные войны на Балканах, а я все их знала, сказала Йорга, но уже забыла, хотя человек не может забыть войну и голод, нищету, Лидия, когда во время Второй мировой вы, болгары, оккупировали Беломорье, когда вы отъедались, а у наших детей губы были изъедены цингой, когда наши дети просили у ваших солдат хоть корочку хлеба, когда ваши богатеи, ваши табачные эксперты, ваши продавцы табака распоряжались нашим табаком, нашими маслинами, нашим оливковым маслом и нашей пшеницей, когда они ели белый пшеничный хлеб, а мы умирали, такие вещи, Лидия, забыть нельзя.
5
Речь идет о стихотворении известного болгарского поэта-символиста Димчо Дебелянова (1887–1916) «Помнишь ли. помнишь ли маленький двор…», посвященном родному дому поэта в г. Копривштица.