Женя, женщина лет пятидесяти с небольшим, была улыбчивой и почему-то всегда потной, у нее был муж, двое уже взрослых сыновей и родители, еще был дом в каком-то селе, где она выращивала клубнику и постоянно приносила ему в пластмассовом стакане из-под кефира немного ягод, и это была их самая главная тайна, потому что для других детей не было, а ему, Николе, только ему — клубника! и это было чудесно! невообразимо! немыслимо! чтобы только ему одному! только ему! клубника! И когда в пятницу вечером Албена и Орел забывали о том, что у них есть ребенок, которого нужно забрать домой из яслей, да, вот так — просто забывали, Женя брала его к себе, к большой радости своего мужа, которого Никола называл «деди» и который обожал детей и всё ждал собственных внуков, и в субботу и воскресенье они с Женей вывозили его на прогулку в Борисов сад, покупали воздушную кукурузу, катали на карусели и водили в луна-парк, а Албена и Орел, виноватые и благодарные, осыпали их деньгами, и Николе было так хорошо с Женей и ее мужем, что однажды, когда Албена приехала за ним, он даже отказался идти с ней, хочу к Жене и деди — знакомая боль полоснула Албену, они, как и тогда, были втроем в той же самой комнате, но теперь Никола не давал Албене и прикоснуться к себе, прятался за Женину юбку и ни за что на свете не хотел идти с Албеной, и лишь когда Женя позвонила мужу и деди не велел его брать, потому что им нужно было срочно ехать в другой город, и я в другой город, сквозь слезы проревел Никола. Нельзя! Нельзя тебе с нами, уговаривала его Женя, целуя, а вот в понедельник, в понедельник, рано утречком… Албена схватила его за руку и потащила к своему Ситроену, его подбородок дрожал, слезы рекой текли по щекам, и все два дня дома он молчал и не разговаривал с матерью, сердился, что его оторвали от Жени, а они бы снова пошли в парк, с ней и деди, и ему купили бы воздушную кукурузу, это был последний раз, когда он был с Женей, вскоре его перевели в другой садик, и никогда больше он уже ее не видел.
Сейчас Никола повернул рычажок кондиционера еще чуть-чуть на холод, хотя Албена просила его точно об обратном, в их огромной гостиной было целых две климатических установки и отовсюду дуло, такое впечатление, говорила Албена, что ваша единственная цель, чтобы у меня свело шею от холода, а шею Албены ни в коем случае нельзя было подвергать опасности, ведь Албену ждали фотосессии, презентации, договоры, она была самая красивая и известная фотомодель, ее приглашали всюду и везде: она рекламировала бюстгальтеры, шампунь, дамские прокладки, на билбордах по Цариградскому шоссе Никола видел свою мать лежащей в шезлонге на берегу моря, видел и ее до крови ободранное колено на рекламах водки «Flirt», сейчас Албена начинала пробивать себе дорогу в Италию и Францию, быть фотомоделью совсем непросто, нужен железный режим, ложиться в девять и вставать в семь утра, два часа фитнес, два литра воды, шесть километров кросс, килограмм фруктов, много салатов, никакого жареного мяса, только рыба и птица, ни капли спиртного и — только улыбка, только выражение счастья на лице, легкость, которые Албене достались в наследство, по рождению, Никола все еще обожал свою мать — молчаливо, с каким-то глубоким, телесным или даже потусторонним, чувством, невыразимым, неоформленным, он обожал свою мать, обожал ее процедуры, ванны, ее косметичек, ее маски для лица, крем для ног, белье, ее солнечные очки, ее неустанную заботу о руках, ногтях, волосах и ресницах, Албена так упоенно занималось собой, будто была принцессой, моя работа — в том, чтобы следить за собой, а значит, я работаю хорошо, I am professional, не так ли? это была одна из ее адски тупых шуток, которую Никола терпеть не мог, но мать постоянно повторяла ее по десять, пятнадцать, двадцать раз на дню вместе с объяснением, когда и как родила его, сына я родила в семнадцать лет, объясняла она новой маникюрше, и хорошо, что именно тогда, потому что с тех пор у меня совсем нет времени рожать, совсем нет, иначе мне бы пришлось разрывать свои договоры, ангажементы, платить неустойки, толстеть, испортить себе походку, покрыться вот такими пятнами и шрамами, буквально разлагаться все эти девять месяцев, стать похожей на гусыню, а потом худеть, сидеть на диетах, да, да, и раздаться в бедрах, Николе просто повезло, что я родила его тогда, не смогла сделать аборт, вот и пришлось рожать, в этом месте истории Николе ужасно хотелось провалиться сквозь землю, но он ни разу не осмелился попросить Албену не рассказывать хотя бы про аборт, ведь это в самом деле унизительно: если бы Албене удалось сделать аборт, его, Николы, вообще бы не было на свете, абсолютно невозможно было и представить себе, что он, Никола, родился благодаря какой-то нелепой случайности, помешавшей его семнадцатилетней матери сделать аборт, избавиться от него, вырезать из своего живота, как весьма образно представлял себе этот процесс Никола