Несмотря на свой обезображенный вид Сия была в полном сознании, все понимала и все слышала. Она дала себе слово — не стонать ни при каких обстоятельствах.
Так прошло два или три дня. Сия с неимоверным усилием начала выговаривать отдельные слова. Калина привыкла подсовывать бабушке судно и выходила из комнаты, чтобы не смущать ее, минут через десять она возвращалась с теплой водой в чайнике, длинными пинцетами и марлей — подмывать бабушку, потом выливала содержимое судна и мыла его для следующего раза. Привыкла готовить суп из пакетиков «Магги», накрошив туда хлеба, поднимать бабушку в сидячее положение, засунув ей за спину пару подушек, кормить ее с ложечки и внимательно следить, чтобы не подавилась. Привыкла промывать пролежни, менять простыни, вынимать из-под них целлофан и мыть его, а потом стирать простыни — вручную, она не знала, как запустить стиральную машину. Петя тоже не знала. Постепенно Калина снова начала ходить в школу, сразу после утренних гигиенических процедур с бабушкой. А как-то принесла после школы черешню и вишню, вынула косточки, размяла, процедила и дала бабушке выпить несколько чайных ложечек свежего сока. Какое чудесное варенье я бы тебе сварила из вишни, с трудом произнесла Сия, а Калина с трудом поняла ее, и обе расплакались, обнялись, ничего, бабуля, всё будет хорошо, ты снова будешь делать мне варенье. Их телефон уж давно отключили из-за того счета, и однажды утром в дверь позвонили, и Калине вручили повестку, точнее, она сама, не читая, расписалась в том, что ее бабушка получила официальную повестку и должна явиться в суд в связи с неуплатой счета за телефон. Калина спрятала повестку, чтобы не расстраивать бабушку. Так, с супами из пакетиков, черешней и вишней, судном и мазями прошли две недели. Но пролежни не заживали, а становились все ужаснее, они гноились, выделяя слизь и кровь. Здоровая часть лица Сии морщилась от невыносимой боли, но она по-прежнему не издавала ни стона. Петя, по всей видимости, решила, что дела у матери потихоньку налаживаются, она уже не смотрела на Калину так ужасно, как тогда, даже не пожимала беспомощно плечами, а преспокойно и уверенно сидела в кресле и смотрела свои сериалы, пусть и черно-белые. Но риванол и белый порошок закончились, и когда Калина открыла ящичек, где обычно лежали деньги, чтобы сходить в аптеку, то обнаружила там всего два лева. Она пошла на почту и встала в очередь, чтобы получить бабушкину пенсию. Но сотрудница сказала, что это возможно только при наличии нотариально заверенной доверенности. Калина вернулась домой и сообщила всё это матери. Петя пришла в ярость, она начала хлопать дверьми и кричать, почему всё валится на ее голову? Почему всем этим должна заниматься она? Она ведь тоже больна, не так ли? Ей дают пенсию, чтобы она лечилась, а не ходила по всяким там нотариусам, не так ли? Каждый ее выход из дома заканчивается приступом, Калине, она надеется, это известно? или она хочет уморить ее поскорее, да? После этого, разумеется, Петя расплакалась. Заявила, что понятия не имеет, где искать нотариуса и что с ним делать, что ничего не смыслит в бюрократических и юридических делах, они всегда ее ужасно мучили, и даже если она найдет нотариуса, то ведь он потребует много денег, а у них всего два лева, не так ли?
И тогда Калина ушла из дома, ничего не сказав ни матери, ни бабушке, просто исчезла, и парализованная Сия подумала: ну вот, сбежала, бросила нас. Она плакала и плакала, но не из-за спины, а из-за Калины и ее участи, из-за этого ребенка, не знавшего детства. И перед ее глазами, как во сне, возникло ее, Сии, собственное детство, белое платье с оборками, ореховые торты мамы, отец с большими золотыми часами и глубокая тень под орехом, их дом в Сливене, арбузы летом в зимнем погребе, лозы во дворе, тяжелые от виноградных кистей, самшит с его потрясающим запахом, двоюродные братья, тетушки, качели на сливовых деревьях, игры на улице допоздна, няня, которая мыла ей ноги по вечерам, у Сии даже не было сил поужинать, и она просто засыпала на руках у няни — так уставала от игр и беготни, а Калина, Боже мой, что станет с Калиной, и сердце Сии кровоточило от горя, как кровоточила ее спина, покрытая ранами. Сия вспоминала и Кольо, своего мужа, он тоже умер от инсульта, но, счастливчик! его не смогли спасти, ему всегда везло, всегда доставалось что полегче, он так переживал после событий 89-го, он так ждал их, предсказывал, мечтал о них, что незадолго до первых свободных выборов, на следующий год, в июне, получил этот удар, инсульт, но, счастливчик! счастливчик! Интересно, а что бы сейчас он говорил, вообще несчастье никогда не приходит в одиночку, думала Сия и плакала, после смерти Кольо Петя сразу забеременела, а ее приятель сбежал в Канаду одним из тех «братских» маршрутов самолетов, которые летали тогда на Кубу, и оставил ее на четвертом месяце, и Петя не могла сделать аборт, ни один врач не брался, все боялись, что тогда у нее никогда больше не будет детей, Петя думала, что Эмил вернется за ней, но нет, не вернулся, даже не написал ни разу, вероятно, и не знал, что у него родился ребенок, что его зовут Калина, что сейчас Калине четырнадцать лет и ей приходится справляться сразу с двумя больными женщинами, матерью-инвалидом и парализованной бабушкой, что она должна каким-то образом жить с ними на несчастные 138 левов, покупать им лекарства, еду, готовить и кормить их, двух больных женщин, нет, Калина не выдержит. Сия это знала, Калина не выдержит, она что-нибудь с собой сделает, ведь она такой одинокий и замкнутый ребенок.