- Я? Да ты что! - искренне удивился Хабаров. - Как ты думаешь, этот ветеран внешней разведки так обнаглел, потому что наш президент - Путин, или наглость входит в профессию разведчика, а Путин здесь ни при чем?
- Да отвяжись ты от меня со своим Путиным, - скривился Гдов. - Хотя... Путин недавно полтинник разменял, стало быть, моложе нас с тобой... Сколько же лет ему было тогда, в шестьдесят восьмом, когда мы с тобой писали диплом, а товарищи танки в Прагу ввели?
- Лет шестнадцать, наверное. Откуда я знаю?
- А надо знать, - назидательно изрек Гдов. - Помнишь фразу классика постсоветской литературы - "Чтобы писателем заинтересовалось КГБ, он должен хорошо знать расстановку сил в городе".
- Ну, я это... не писатели мы, дорогой товарищ! А Путин - чё! Мне этот мужик нравится, хороший мужик! И вообще, стране рука сильная нужна или нет, товарищ?
Посмеялись. Часики тикали. Бармен перетирал стаканы и слушал тихие блатные песни радио "Шансон". Гдов от нечего делать предался воспоминаниям о нашем общем призрачном прошлом.
- Это, знаешь, у меня американец был знакомый так году это в восемьдесят третьем, из посольства, историк по образованию. Так-то он по-русски в принципе совсем ни бум-бум, но кто-то его, видать, подучил на интенсивных курсах русской ИДИОМЕ, и он к месту да ни к месту все приговаривал, почти прямо, как ты: "Ха-ароший мужик". Его потом выслали в двадцать четыре часа, очевидно, как персону уже ихней внешней разведки, не знаю, как она там у них называется. Он, наверное, теперь тоже ветеран, может, тоже теперь, поди, какую турфирму держит, тоже, поди, american middle class накалывает. Хотя вряд ли - если ихним платили на порядок больше, то и пенсия у них больше на порядок.
- Полным-полно шведов, - сказал Хабаров. Это - у Колдуэлла есть такой рассказ. Колдуэлл, между прочим, тоже американец, - пояснил он.
- То я не знаю, - чуть-чуть обиделся Гдов.
- А ты с годами брюзгливый становишься, - приглядывался к нему Хабаров. - Ты пей, пей височку-то, пей, коли я угощаю.
- Беда. Что-то не хочется совсем, - искренне огорчился Гдов. - Даже жалко, что я не за рулем. Лучше бы я был за рулем и не пил.
- Ты и так не пьешь.
- Хочу и не пью. Вообще бы никогда не пил, пропади оно все пропадом, вырвалось у Гдова. - Все в мире напитки вкуснее водки, даже молоко, а мы с тобой всю жизнь пропьянствовали неизвестно зачем, чтобы оказаться у разбитого корыта.
- Во-первых, не всю жизнь, а на сегодняшний день две ее трети. Во-вторых, что нам еще оставалось делать в условиях тоталитаризма? Ну, а в-третьих - мы же хорошо сидим, хотя и глупо. В-четвертых - разве это я виноват, что все бабы в конечном итоге - дуры. В том смысле, что в этом утверждении и таком слове для них, нету для них, наших богинь, ничего обидного, если кто понимает.
- Молоко и то лучше, - не слушал его бормотания Гдов, в бокале у которого если и убыло, так это как у Пети Бачей из романа Валентина Катаева "Белеет парус одинокий", это когда мальчик соблазнился попробовать столовой ложкой клубничное варенье из стеклянной банки, после чего обнаружил, что уровень варенья в банке после этой ложки совершенно не уменьшился.
- Ленин, - сказал Хабаров неизвестно зачем.
- Сталин, - как эхо откликнулся Гдов, но запел теперь Хабаров. Хабаров пел:
- Есть на свете три бандита
Гитлер, Сталин и Никита.
Гитлер резал,
Сталин бил,
Никита голодом морил.
- Это ты по какому случаю?
- По случаю все той же ПОЧВЫ, сынок! Где взросли и Никита-кукурузник, и Леня-лентяй, и Андропка-поэт. Ах, безвременно оборвалася по случайной халатности на производстве коммунизма рабочая династия красных вождей , кривлялся Хабаров. - Все-таки, наверное, надо было дернуть отсюдова, пока моложе были, - вдруг загрустил он. - А то присосалися к родной земле, как Антеи. Самолет Антей, не собрать костей... Затрахали свою дурную голову тем, что, видите ли, "без нас народ не полный", как сказал великий Андрей Платонов...
- ... великому Михаилу Александровичу.
- Это что еще за "Александрович"? - изумился Хабаров, который оказался все же менее эрудированным, чем его собеседник. Да и немудрено, ведь Гдов, как уже известно, был профессиональным литератором, а Хабаров - всего лишь богатым безработным, что, конечно, менее уважительно в смысле социума, но реально, потому что Россия - страна великая и духовная. Ее ни на кривой кобыле не объехать, ни аршином общим не измерить, что в общем-то тоже всем известно.
- А Шолохов это, лауреат, между прочим, Нобелевской премии, чушка ты неграмотная! Знаешь эпиграмму?
Михаил Александрович Шолохов
Для простого читателя труден.
И поэтому пишет для олухов
Михаил Александрович Дудин.
Теперь спроси еще, кто такой Дудин. Я тут, кстати, был недавно в бывшем Доме литераторов, нынче - Клубе писателей, так там теперь на видной стенке вместо дудиныхмарковыхмихалковых и прочих ГЕРТРУД, то есть Героев Социалистического Труда, висят красивые вдохновенные лики великолепной пятерки НАШИХ "нобелиантов". По алфавиту: Бродский, Бунин, Пастернак, Солженицын, Шолохов. Дивны дела твои, Господи! Гнобили-гнобили людей товарищи, а теперь они, видите ли, ВАШИНАШИ. Бесстыдники, право слово! Шолохов тут, правда, ни при чем.
- И это ты хочешь сказать, что Платонов не брезговал пить с Шолоховым? - возмутился Хабаров.
- Я ж с тобой пью всю жизнь.
- Но я ж "Тихого Дона" не украл.
- Шолохов, может, тоже не украл! - огрызнулся внезапно Гдов, с непонятным презрением глядя на опять же товарища, но теперь уже в прямом, подлинном смысле этого безнадежно испакощенного социальными катаклизмами и людской злобой слова.
- Прямо фу-ты ну-ты! Ты прям как какой прежний диссидент или другой "борец за права человека". Помнишь, товарищ, глушилку? Бывало, захочешь обогатить себя антисоветскими знаниями, включишь радиоприемник рижского завода ВЭФ "Спидола", чтоб послушать "голоса", а там везде сплошные вопли, разрушающие уши. Лишь изредка разберешь: "Солженицын-Сахаров, Сахаров-Солженицын". Эх, где теперь тот Сахаров и где тот Солженицын и существует ли завод ВЭФ? Или его тоже заилило, как твою скважину на твоей даче?
- Существует ВСЕ, но в иных пределах. А скважина, что скважина? Скважина меня сгубила, но в могилу не свела. Пока. А то вот один человек, не обесточив электропитание бытового погружного насоса "Малыш" мощностью 300 ватт, полез под напряжением 220 вольт в мокрую скважину, а оттуда уже не вылез никогда.
- То есть в том смысле, что он там до сих пор сидит?
- Не сидит, а лежит. И не там, а на кладбище. Но он тоже существует, хотя и в иных сферах, - разъяснил Гдов и тоже вдруг заметил, что вдоль стенки вихляющей походкой идет черный человек, несет тяжелый бумажный мешок с надписью "МATERIA", а бармен опять не обращает на него ровным счетом никакого внимания, как будто бы так и надо во время исполнения модных мюзиклов, чтобы туда-сюда таскали непонятно что. Черный человек скрылся за маленькой дверью. Гдов тряхнул головой.
- Так вот, - некстати заговорил он. - Насчет чеченцев. Насчет чеченцев я тебе так скажу, что есть чеченцы и есть чеченцы.
- Кто-то спорит? - вежливо осведомился Хабаров.
- Спорят, - упрямился Гдов. - Я был на международной писательской конференции, где сдуру влез раз в жизни в политику и выступил, что добрая воля писателей может быть воспринята террористами как слабость. А меня обвинили, что я - сука, империалист, фашист и против чеченцев.