* * *
- Мне очень жаль, подполковник Талива. Тихие слова генерал-лейтенанта Штайвена, курировавшего ее проект, звучали почти искренне. Наверное, он и впрямь сожалел - и, может быть, не только о потере лаборатории, но и о судьбе женщины, которую только что приговорил к смерти. Маловероятно, но чем черт не шутит? - Я не стану вам врать и вешать красивые кружева на уши. Вы прекрасно понимаете, почему было принято такое решение. Разумеется, она понимала. Понимала, что Служба не может допустить такого удара по своей репутации. Понимала, что Штайвен даже не попытался убедить начальство изменить решение - слишком дороги ему собственные звезды на погонах. Да и смысла не было никого убеждать, с какой стороны ни погляди. Уничтожение угрозы? Но как можно уничтожить то, что уже мертво? Только зря людей положить и позволить расползтись крайне неудобным слухам... О спасении одной непримечательной комендантши и говорить нечего: незаменимых людей нет, а она не могла претендовать хоть на какую-то исключительность. Всего лишь офицер, каких множество. Все она понимала. Только от этого не перестанет бить тело крупная дрожь, и не рассосется ком в горле. - Значит, одной зоной отчуждения станет больше, - проронила она. Ее голос не выдавал эмоций - разве что охрип сильнее обычного. Она чувствовала, что ее губы слегка дрожат. На какой-то миг ей стало интересно: а заметно ли это на голограмме? Разницы - никакой. Но почему-то приятно было тешить себя надеждой, что старый хрыч хоть немного помучается бессонницей, вспоминая ее лицо. Хотя - с чего бы ему? Она бы не мучилась на его месте. - Верно, полковник. Мера экстремальная, но что поделать... Она горько усмехнулась: - "Полковник"? Я не ослышалась, сэр? - Отнюдь. Ваша храбрость и преданность достойны хотя бы такой награды. - Посмертное повышение? Безмерно счастлива. Может, и орден какой присудите? - "За личное мужество" вас устроит? - Вы очень добры. "Это так согреет мне душу, когда призрак меня прикончит". Тяжело вздохнув, генерал сокрушенно покачал головой: - Мне очень жаль, Беатрис. Действительно жаль. Если вас это как-то утешит, я сделаю все, чтобы ваше имя осталось незапятнанным. Никто не запишет крах проекта на ваш счет. Короткий смешок болью отозвался в груди. Достойная смерть... как часто о ней говорят. Как часто горячие юнцы примеряют ее на себя. Сколь малым утешением оказывается она на самом деле. - Мои чувства не имеют значения, сэр. Но благодарю вас за то, что постарались их пощадить. Штайвен некоторое время молча смотрел ей в глаза. Открыл было рот, чтобы ответить - и тут же передумал. Им больше не о чем было говорить: он огласил приговор, она выслушала. Больше не было смысла ломать комедию. Оставался лишь один вопрос - и теперь генерал, очевидно, подбирал слова, чтобы его озвучить. - Я постараюсь вытащить данные исследований и передать их по защищенному каналу, - опередила его Беатрис. У нее и так оставалось слишком мало времени, чтобы позволить паузе затянуться. - Надеюсь, в следующий раз ученые хотя бы на наши грабли не наступят. А то страна территорий на зоны отчуждения не напасется. Не дожидаясь ответа, она оборвала связь. Обвела взглядом кабинет, в котором последние три с половиной года безвылазно просиживала дни и ночи. Здесь было почти уютно - можно даже на секунду представить, что ничего не произошло. Только зачем? Она мертва. Приговорена к смерти - с извинениями и искренними соболезнованиями. Как это мило со стороны господина генерал-лейтенанта. "Мертва". Беатрис произнесла это вслух - задумчиво смакуя значение слова и пытаясь применить к себе. Из эмоций - только легкий холодок страха. Слишком легкий. Она до сих пор не верила, что все кончено. Пусть даже знала, что спасения ждать неоткуда, и шансов выбраться самостоятельно тоже нет. Усталость и апатия - вот и все, что осталось в ней после разговора со Штайвеном. Даже разрыдаться и впасть в истерику она толком не могла - к собственному вялому изумлению. Но сейчас это было как нельзя кстати. У нее все еще оставалось одно незаконченное дело. С трудом выбравшись из кресла, Беатрис подошла к стене. Шипя сквозь зубы, поддела окровавленными пальцами панель, скрывавшую небольшую консоль. Набрала давным-давно заученный код. Часть стены отъехала в сторону, открывая проход к узкой, теряющейся в темноте лестнице. Крутые ступеньки вели прямо к уровню главной лаборатории, минуя технические помещения и тюремные блоки. Ноющая боль в правой ноге вновь дала о себе знать, и Беатрис не сумела сдержать усмешки: у нее неплохие шансы чертовски глупо погибнуть, попросту свернув себе шею. Но и здесь можно отыскать положительную сторону: так она не позволит 3-Z получить удовольствие от ее убийства. Осторожно, придерживаясь за стену и тщательно нащупывая нетвердыми ногами ступеньки, она начала спуск... ...только затем, чтобы у подножья лестницы увидеть до боли знакомый силуэт. Она даже не испугалась толком - попросту не успела. Что-то сдавило ее грудь с такой силой, что затрещали, ломаясь, ребра. Она выгнулась дугой, силясь закричать, - но лишь захрипела, захлебываясь хлынувшей изо рта кровью. Кости грудины крошились в труху; некоторые - переламывались, выгибаясь под невообразимыми углами. Острые обломки ребер прорывали кожу и пронзали легкие. Беатрис никогда не думала, что человек может испытывать такую боль и оставаться в сознании, - а уж во всем, что касалось боли и реакций организма на нее, она разбиралась превосходно. Она бы удивилась - если бы только сохранила способность связно мыслить. Изломанной куклой рухнуло на пол мертвое тело. А Беатрис Талива распахнула глаза, будто очнувшись от кошмарного сна. То, что кошмар только начался, она поняла долей секунды позже - заглянув в остекленевшие, налитые кровью глаза на искаженном до неузнаваемости лице. Ее мертвые глаза на ее мертвом лице.