<p>
III</p>
Я слышал, что богатые европейцы, одарённые вкусом и фантазией, любят обустраивать свои дома необычным манером, но самых смелых экспериментаторов над интерьером перещеголял владелец Дома Воке. Многие жилища так разубраны, что и слепой не усомнится во влюблённости владетеля в природу, но этот дом был вызовом самом идее дома - и победой над нею. Весь первый этаж представлял сбою буквальный лес - в потолок, который всюду был разной высоты, упирались стволы настоящих деревьев, массивных, старых, начинающих разветвляться высоко над нашими головами. Этих нерукотворных колонн тут было больше двадцати. Четыре самых мощных уходили в потолок третьего этажа, стоя по углам большого квадрата, пробитого в полу второго.
Широкая лестница оказывалась развёрнутой к нам своей изнанкой и нависала над гостиной, как потолок в мансарде. В её сглаженный испод было вбито множество крючков, с которых свисали тыквообразные бумажные фонарики - зелёные, белые, лимонный, рыжие. Без них гостиная бы обреклась вечному сумраку.
Пол сплошь застилал ворсистый ковёр ровного цвета свежего мха. Стен словно не было. Они терялись за деревьями, просветы меж которых оказывались окнами или стеклянными дверьми. Повсюду в проёмах весело светились вставки изумрудного и янтарного стекла.
Всю мебель составляли чуть разомкнутое для прохода кольцо невысокого, но длинного дивна и в его центре - монолитный круглый стол; всё это покрывал тот же искусственный дёрн или мох. На столе стояли блюда с печеньем и засахаренными орехами, прозрачный графин воды и несколько стаканов.
Широкий порог изумительной залы предполагал разувание входящих, что мы и сделали.
Не успели мы рассесться на диване, как на стол с ближайшего столба скакнула белка. Встав на задние лапки, она по-хозяйски оглядела нас и тотчас убежала. Её спугнул слишком ликующий возглас Альбин, чуть не бросившейся ловить зверька.
- Я точно бывал здесь раньше! Я помню эту комнату! - твердила она, -Мэри, ты здесь давно живёшь?
- Нет, - ответила девочка, обкусывая край рассыпчатой лепёшки.
- Ты живёшь с мамой?
- Да.
- А папа у тебя есть? - вмешалась Полина.
- Есть.
- Как его зовут? Какой он?
- Он белый.
- Его зовут Макс?
- Ага.
- О, нет! - Полина уронила голову на руки.
- Он живёт прямо тут, или приходит иногда? - продолжила дознание Альбин.
- Часто.
- Он делает что-нибудь с твоей мамой?
- Он хочет её расколдовать.
- А она заколдованная?
- Да. Она очень...
Полина вскинулась, бешено метнула взор на девочку и властно промолвила:
- Мэри, сейчас ты перестанешь видеть нас и останешься сидеть здесь, пока не придёт Макс! - вскочила, метнула взор на нашего британского спутника, -Джеймс! Ты ляжешь со мной здесь и сейчас же! Я проучу этого распутника!
- Пожалуй, - несмутимо молвил Стирфорт, задирая голову и щурясь, - но каким-то другим способом. Впрочем, можешь потратить время на попытку заставить меня.
- Альбин!... - молитвенно обратилась мстительная девушка к товарке, и та, призадумавшись, признала:
- Этот способ - лучший.
- Ты мне позволишь!?... - вскричал, весь затрясшись, Джеймс.
- Притворись.
- Да что я, кукла!? Я - живое тело! Я не выдержу!...
- Попробуй.
- Только ты - будь рядом!
- Хорошо.
- Остановитесь! - возопил я, но меня не слушали. Лишь Джеймс чуть повременил перед тем, как расстегнуть последнюю пуговицу. Я выбежал за дверь, прижался к ней и заплакал... Отчего? От того, что образчики человеческой красоты, наследники гения погрязают в разврате! Но не только. Честность велит сознаться и в досаде другого рода - досаде изгоя, лишнего... Неужели я в глазах этих женщин - не мужчина вовсе, а так себе, нечто?... Однако, удручён я был недолго. Во-первых, подумалось мне, пусть делают, что хотят - их воля их и грех. Во-вторых, Полина не предложила мне постыдной роли мнимого любовника, вероятно, потому, что знает меня как человека порядочного, имеющего твёрдые моральные принципы, целомудренного, наконец, то есть из уважения ко мне; так праздный волокита на бульваре зовёт точно, к какой девице обратиться за известного рода услугой...
Успокоившись, я пустился гулять по саду, отважился пройтись по газону к цветущей липе, сел под ней, закрыл глаза и попытался внутренним зрением увидеть беглянку Медору, но, хотя я довольно долго стоял перед ней, память не сохранила ни единой черты. Только вот волосы - длинные, русо-рыжие, рассыпанные по плечам... Тревога за эту одинокую беззащитную женщину пронзила меня. Но что я знаю о ней? Она достаточно храбра; может быть, она умеет постоять за себя не хуже сестры... Тогда как она стала пленницей? А мало ли как, жизнь ведь полна превратностей...
Мои размышления прервал громкий щелчок открываемых ворот, за которым послышался хруст песка и камня под чьими-то шагами. Я ринулся на тропинку; выскочив на неё, сломал два цветка и оказался уже за спиной подходящего к дому человека в богатом, но престранном траурном одеянии, напоминающем старинный кафтан, расшитый серебром. Удивила меня и белоснежно искрящаяся косица, спустившаяся почти до самого пояса незнакомца в чёрном. Я окликнул его: "Сударь!" и подбежал, едва успевая остановиться, чтоб не натолкнуться на него. Он повернулся ко мне, и я мгновенно понял, что вижу того самого Макса: кто угодно, не только наивный ребёнок, сказал бы о нём прежде всего, что он белый. Лицо его было бескровным; брови и ресницы выделялись не темнотой, а большей белизной на сероватой коже, не знавшей, верно, никогда румянца. Обращённые на меня бесцветные глаза сверкали, как осколки льда или бриллианты. В них медленно расширялись зрачки - не чётно круглые, как у всех, а размытые, расходящиеся чёрными лучами и вращающимися каплями, как планеты, имеющие спутников. Я вытянулся перед ним, уронил голову в быстром поклоне.