- Позвольте представиться: Тургенев, русский дворянин.
- Чем могу служить? - ответил красивый низкий голос с хрипотцой.
- Я имею честь говорить с господином Воке?
- Нет. Господину Воке вы не кивнули бы. Но хозяин этого дома - я. У вас ко мне дело?
- Ваше имя Макс?
- Для близких друзей.
- У вас есть дочь Полина лет семнадцати от роду?
- Есть. Она сейчас в отъезде.
- Я знаю. Я познакомился с нею в Швейцарии.
- Так вы ко мне с вестью от неё? Или с просьбой?
- Н-нет. Просьба... у меня к вам личная.
- Слушаю.
- Не входите сейчас в дом!
Черты лица господина Макса заострились от напряжения.
- Почему? ....... Полина здесь?
- Да, но вам нельзя её сейчас видеть!
- Мне? Нельзя??...
- Поверьте, я забочусь о вашем же сердце!... - я преградил ему дорогу, невольно пятясь от колкого холодного неподвижного взгляда, - То, что вы там увидите...
- Даже если, - перебил он, темнея лицом, как старое железо, - меня там ждёт труп последнего любимого мной человека - почему я не могу на него взглянуть?
И наступал на меня, он поднялся на крыльцо. Всё, что оставалось мне - это загораживать собою непотребное зрелище, проходя пятами вперёд в гостиную. Но вот он увидел - и тихо ахнул. Я потупился, отступил в сторону. Тут маленькая Мэри звонко закричала: "Папа!" и подбежала обнять Макса. Полина, прикрытая лишь распущенными волосами, тотчас опередила и, кажется, оттолкнула её, сама прижалась к отцу, рыдая и осыпая его упрёками за то, что он обманывал больную жену и бросил родных детей, чтоб прижить "эту дрянь" с какой-то непутёвой англичанкой. Закатилась криком и обиженная Мэри, и наш Дэниел не преминул присоединиться к горестному хору. Отцы не растерялись: Джеймс, едва натянув штаны, принялся укачивать сынишку, как самая опытная нянька; Макс же присел на корточки и что-то долго нашёптывал дочери Медоры, обнимая её правой рукой (на которой - я заметил - не было кисти!), левую же положив на голову павшей на колени безутешной Полины. Потом он обнял вторую, наговорил и ей не слышных нам увещеваний, помог встать, подобрал и подал ей платье, которое она лишь прижала к груди, низко-низко клоня голову и всхлипывая. Альбин (в расхристанном, но полном облачении), скрестив руки и скроив насмешливую мину, наблюдала сумятицу, стоя вовне диванного круга.
Макс усадил дочерей рядом на зелёное сидение, после чего любезно обратился к ничего не замечающему Стирфорту:
- Здравствуйте, счастливейший из смертных.
Заносчивый британец глянул по сторонам от себя и спросил с нарочитым недоумением:
- Вы это мне?
- Разумеется.
- Напрасно. Я далёк от вашей дочери. Мы вас разыграли.
- Я имел в виду другое: у вас есть сын - и отвага держать его на руках, которой не бывает у людей, запятнавших свою совесть. Потому я и без вашего признания понял, что вы притворились, что, кстати, избавило вас от больших неприятностей. Скажите после этого, что вы несчастливы!
- Я мало интересен себе и другим, если они умны. Взгляните лучше вот на этого человека: его теперешний удел - лишь голодные крики, собственные слёзы вместо материнского молока, и объятий он заслуживает лучших...
- Если через полчаса моими стараниями у вас будет кормилица, вы перестанете хмуриться и поблагодарите меня?
- Не исключено.
Кивнув с, возможно, показным миролюбием, Макс обратился к Альбин:
- А с вами мы знакомы, ваша лучезарность, и с отцом вашим были близки.
- И сестрица моя вам будто бы небезразлична, - бесцеремонно отметила мисс Байрон, - Вы что, коллекционируете нас?
- Наши кланы издавна связывает дружба. Я расскажу вам всё чуть позже, а теперь должен предложить гостям комнаты. Для кого-то этот дом - храм и мавзолей, но для большинства он - элитная гостиница.
Макс подошёл к дереву у стены, пустившему в зал извивные ветки, на которых были развешаны прикреплённые к еловым и сосновым шишкам ключи; снял три, раздал их нам, исключив Полину, забившуюся с ногами на диван и словно задремавшую, держась за ручку такой же притихшей Мэри.