- Прежде чем встревать в чужие разговоры, надо хотя бы поздороваться...
- А почему бы, видя перед собой человека, не прервать разговор, и не поздороваться с ним?
- Здравствуйте, кузина, - пасовала Ада.
- Привет, - выплюнула сквозь зубы Альбин, а Джеймс ограничился чем-то вроде поклона.
- Вы видите, - обратилась Медора ко мне, - как они на меня смотрят? Они пришли сюда, чтоб надо мной издеваться! Им кажется, что они лучше меня! Да! Я пляшу голая в непотребных домах! Но отчего торговать телом хуже, чем торговать умом или промышлять грабежами, как некоторые...
- А ну заткнись, не то отправишься кормить пиявок! - вскипела Альбин и ринулась было на обличительницу, намереваясь столкнуть ту в пруд, но Ада удержала её за рукав:
- Стой, Элли! Ей же только этого и надо! Не отвечай ей. Она ненормальная.
- Они презирают меня, хотя по совести, не я, а они - ублюдки, ведь моя мать была единственной женщиной, которую отец по-настоящему любил! - продолжала Медора, и леди Лавлейс, только что призывавшая к хладнокровию, сама замахнулась на неё, но дерзкая танцовщица ловко отскочила и закатилась звонким хохотом. Преследовать её Аде помешала Альбин: она вдруг мертвенно побледнела и вцепилась в плечо сестры, чтоб не упасть, другой рукой схватившись за подреберье. Джеймс подержал её с другой стороны.
- Что с тобой? - спросил.
- Что ты? - эхом вырвалось у Ады.
- Не знаю, - пробормотала Альбин, - Наверное, у меня аллергия на слово "мать".
- Тогда тебе можно только посочувствовать! - крикнула ей Медора.
- Я провожу тебя домой, - поспешно предложила занемогшей леди Ада. Они ушли, а Стирфорт, верный своим принципам невмешательства, сел под соседним деревом и закурил.
Медора ликующей победительницей прохаживалась вдоль пруда:
- Они думают, что я боюсь воды! Смотрите! - она грациозно присела на краю, поочерёдно спустила в пруд ноги, погрузилась по саму грудь во влажные розы и побрела на середину водоёма, где выбрала самый прекрасный цветок, словно распустившийся на небе в час утренней зари. С ним она выбралась снова на траву, подошла ко мне... Мокрая одежда окутала её фигуру прихотливыми волнистыми складками, кое-где натянулась, облепив её прелестные округлости.
- Это вам, - она протянула мне розу.
Наверное, Фауст, заключая договор с искусителем, надеялся волей и хитростью избежать своего поражения, но в тот момент я понял, что миг настоящего счастья сам по себе останавливается и растягивается до бесконечности..............
- А мне? - спросил Джеймс.
- Вам страшно оказывать знаки внимания, - сказала ему Медора, - Вас охраняет свирепая тигрица... Теперь она окончательно сбесится.
- Теперь?...
- Когда она брюхата.
Джеймс вытянулся всей спиной по стволу, жадно втянул дым и выговорил:
- Где вы нахватались таких вульгарных слов?
- Ах, - Медора виновато оглянулась на меня, - я росла в семье военного: там только так и выражались... Таков и жених мой...
"Мама! Мама, где ты?" - раздался откуда-то детский голосок, и Медора радостно закричала: "Я здесь!", но не тронулась с места. Вскоре к нам вышла маленькая Мэри. Увидав мать, она со всех ног бросилась к ней, а та, встав на колени, ласково улыбаясь, взяла её за ручки.
- Здравствуй, моё солнышко. Как тебе спалось?
- Плохо, - девочка смотрела хмуро и тревожно, - Я боялась за тебя.
- Ну, видишь - я цела.
- Ты мокрая! Зачем ты полезла в воду!? - эти беспомощно негодующие восклицания подошли бы матери непоседы и неслуха, а не крошечной девочке. Беспечна же была женщина:
- Ничего, я сейчас переоденусь. Может быть, тебе поспать сейчас? Ещё рано.
- Нет. Я иду к мессе. ... Тебе тоже надо.
- Я не могу. Помолись ты за меня, ангелочек, - Медора поцеловала дочь в лоб; та не смягчалась.
- Ты вся холодная. Иди сейчас же в дом! - Мэри властно дёрнула мать за палец.
- Хорошо-хорошо.
- Я спешу. Не делай больше глупостей.
Провожая взглядом убегающего ребёнка, Медора обняла себя за плечи и говорила о том, какое это счастье - дети.
- Дети - это люди, а не счастье, - сказал из-под своей сливы Джеймс.
- И вы полагаете, сэр, что вашему сыну нравится вдыхать табачный дым? - напустилась на него эта нимфа.
- Если ему что-то не нравится, он плачет.
- Вам действительно лучше пойти в тепло, - сказал я, - Пойдёмте вместе.
- Нет, спасибо. Я одна...
<p>
XVII</p>
Граф де Трай склонялся над столом, где пасьянсом лежали раскрытые книги. Его белые волосы были расплетены и разложены по обе стороны груди; глаза скрывали необычные очки - прямоугольная полоса чёрного стекла в тонкой серебряной рамке, с невидимыми тонкими дужками, со складкой для переносицы. Я стал на пороге, перетасовывая в памяти жалобы Медоры и не зная, как начать разговор. Тут господин Макс ошеломил меня: