Проводив жениха, она снова сбежала в "Красную мельницу"...
Я покинул Париж и решил провести остаток лета в Англии.
<p>
Эпилог первый</p>
Ла-Манш коварен. Подпустив корабль к самому порту, он выдохнул в ночь самую дикую бурю. Паруса были растерзаны, кресты мачт трещали, готовые сломиться; море откусило якорь, и судно то выбрасывало вдаль от берега, то дразнящее подталкивало в сторону огней. Люди рыдали и боролись, отчаивались и надеялись. Только один пассажир точно знал, что этот шторм послан лишь ему; он добрался до борта, глянул вниз, и отчая пучина раскрыла ему объятия.
Раскинув руки, как орлиные крылья, он висел между небом и землёй. Он увидел на дне свою тень, но это зрелище ему не понравилось. Оставив её, как ненужную затонувшую одежду, он всплыл на поверхность, повернулся на спину, подставил лицо огромной луне, окольцованной тремя радугами, а крупных звёзд на небе было так много, что темнота казалась чёрным кружевом, наброшенным на вселенский свет.
Волны, поднимающиеся в унисон его вдохам, неспешно несли его к берегу. Наконец он смог нащупать ногами ил и обернуться к городу. Дома стояли без огней. На пристани не было ни души. Но в самом прибое, по колено в воде бродили белые фигуры. Одна забрасывала далеко в море светящуюся леску удочки, другая тянула сеть. На краю пирса сидела девочка и наматывала на сияющий клубок идущую прямо из воды прозрачную и поблёскивающую нить. Почему-то именно к ней повлекло Джеймса, а вместе с ним к девочке приближался красивый кудрявый большеглазый паренёк лет пятнадцати. Он держал у уха белую ракушку, внимательно слушая её.
- Это твоё, - сказал девочка, протягивая Джеймсу законченный клубок.
- Спасибо. Очень красиво. ... Я подарю его Эмили.
- Кто такая Эмили? - спросил мальчик.
- Прежде всего, здравствуйте.
- А я и здравствую. Так кто такая Эмили?
- Моя жена.
- Она богатая наследница?
- Нет, племянница одного здешнего рыбака.
- Ты решил поступить, как настоящий джентльмен - поразвлечься с простушкой?
- Я её полюбил.
- По примеру какого-нибудь романтического героя?
- Нет.
- Может быть, ты хотел опрокинуть постылые предрассудки? Побороть социальное неравенство?
- Куда мне...
- Может, ты воображал, что сама любовь станет чище и прекрасней, оттого что любишь ты? Что твои чувства открывают новую эру в жизни человеческих сердец? Что ты - образчик истинно высокого отношения к женщине?
- Я должен был это воображать?
Мальчик отнял от уха ракушку, печально улыбнулся и промолвил:
- Нет... Вовсе нет.
- Тогда я пойду?
- Иди - и ничего не бойся.
Джеймс вышел на каменистый пляж и побрёл к знакомому домику. Он думал: "Просто скажу, что люблю, что непременно найду малыша и вернусь к ней, а захочет - вместе поедем искать, или к матери - я всё ей скажу, мне больше не страшно - с ней - нет..."
За шаг до порога что-то чёрное и мокрое прыгнуло ему на плечи, как рысь, повалило и вонзило под рёбра железный клинок, а потом принялся кромсать ему живот и грудь, отвечая на его стоны: "Вот тебе за то, что ты сделал с Эми!".
Решив, что дело сделано, убийца вскочил, подбежал к двери заветного дома и заколотил в неё, но никто не отзывался.
Джеймс лежал на холодном песке (раньше тут была травка) и слушал, как его боль тупеет, растекается по ногам, приливает к горлу. Окончательное осознание произошедшего стиснуло всё его тело колюче-жарким спазмом, который тотчас сменился покоем и покорностью. Он снова обратил взгляд на луну и стал ждать... Когда кровь перестала течь, он приподнялся на локтях, отполз к стене и, хватаясь за её уступы, встал на ноги.
Его мучитель уже устал избивать дверь и ошалело пялился на неё.
- Эй, Хэм, - сказал Джеймс, - Что я сделал с Эмили такого, чего не сделал бы ты?
Молодчик шарахнулся, глухо вскрикнул, увидев врага невредимым.
- Стрифорт! Ты - сам дьявол!
- А ты - сама дурость, приятель. Зачем ты полез в воду? Такой добычей море не делится с такими болванами.
- Чего ты несёшь!? Чего тут творится!? Где люди!? Все как повымерли!...
- Они-то живы... Мы с тобой... - нет.
Хэм отмерил себе на соображение около минуты, потом привалился к двери и, схватившись за голову, испустил вой ужаса, затихнув, сполз в бессилии на порог, а Джеймс подсел к нему.
- Я тоже не сразу понял. Странно... И курить не хочется...
- О, бедная Эми! Бедный её дядя!...
- Он лучший человек на свете. Я бы предпочёл быть ему хоть троюродным племянником, чем родным сыном - самой королеве... И он единственный, кто достоин жить с Эмили, потому что его любовь к ней безгрешна. Ясно тебе?
Хэм всхрипнул и, скорчив жалобную мину, выговорил: