- Да. По волосам. Это самое особенное в нас. Подумай только: каждый волосок имеет свой неповторимый цвет и длину, а число их на твоей голове знает только Господь Бог. Дело в том, что в луковичке, из которой растёт волос, живёт ангел. Для него это вроде телепатической антенны, чтоб связываться с Небом и сообщать Туда о тебе. Опытные вампиры умеют перехватывать эти сигналы, беря волосы человека в рот. Ещё так можно читать чужие мысли.
- А ты умеешь это делать? Прочти мои, - я выбрала прядь и поднесла к его губам.
Взял, склонил голову, словно прислушиваясь к вкусу, отвёл языком в сторону и сказал:
- Ты хочешь спросить.
- Верно.
- Но не о том, как меня называли в детстве.
- Нет-нет.
- И не о том, как я потерял невинность.
- Отнюдь.
- И не о том, люблю ли я по-прежнему свою жену.
- Боже упаси!
- Ты хочешь знать, чем я болею.
- В яблочко!
Вздохнул, вынул изо рта мои волосы. Странно: их кончики как будто поседели.
- Почти не ем. Почти не сплю. Не могу... А усну - такие ужасы снятся, что не пересказать. Если провести на ногах трое суток, непременно случится нарколептический приступ, вот как только что. Раз в сорок лет меня валит падучая, а в прошлом году случился солнечный удар - в ночь с 3 на 4 мая...
- И так миру открылось "Солнце бессонных"?
- Угу.
- Нет худа без добра.
- Добро из четырёх строк ценой в две недели головной боли - это уже сквернейшая диспропорция. Впрочем, я недавно сочинил другое, длинное.
Он прочёл мне своё новое творение, но отказался записать. Потом я попросила что-нибудь сегодняшнее, зная, что он сочиняет даже во сне. Отстранился, качнул головой:
- Я не могу,... - сказал Финдлей,... и Мойна не вступила в брак... Сколь ты ни злись, сколь слёз не лей, исхода нет, всё будет так... Из вереска не то что мёд - и дёготь будет не хорош. Другой любовь свою найдёт. Ты ж и насмешки не найдёшь...
Тут я быстро сунула ему в рот конфету. Он так вздрогнул, что я испугалась: не поперхнулся бы. Всё его лицо застыло маской недоумения с оттенком обиды; на левой щеке всплыл бугорок. Джордж боязливо потрогал его, словно набитую шишку, потом раскусил, стал медленно-медленно жевать.
Потеряв последний страх, я погладила его по волосам, слегка почесала за ухом.
- Мэри... - ... - ... - ... - ... чисто между прочим - - - - - ты меня любишь?
- Люблю. Но эта любовь - бескрыла.
- ... Ничего. Бескрылая любовь лучше безрукой и безногой дружбы. Я мечтал о любви. Следуя завету "возлюби ближнего, как самого себя", я стал мизантропом; пытаясь компенсироваться эросом, - погубил свою репутацию. Но не душу! Нет! Это - самое главное, что ты должна им обо мне сказать...
А дальше я сам.
Как там наша племянница? Почему я называю её так? Потому, во-первых, что мы с тобой - брат и сестра, а во-вторых, что она - из нашего племени - племени беззаконных изгнанников! Проведай её поскорее. Спасибо, милая.
<p>
Астарта</p>
<p>
Я скажу тебе тайну жены сей и зверя</p>
<p>
Откровение</p>
<p>
</p>
Вошла Джейн и спросила:
- Зачем вы это сделали?
- Так. Люблю готику.
- Любишь готику?!... - она разинула глаза, готовясь проглотить ими мои, схватила меня за этот треклятый белый галстук, дёрнула к себе и впилась зубами в мою верхнюю губу.
Тут мои собратья обычно ставят точку на ближайший час. Что ж, им, верно, не приходилось стелиться на грязном дощатом полу в кромешной темноте, чувствовать, как во всём теле боль, истекающая от рук и ног, пытается взять штурмом оба мозга, но вновь и вновь отбрасывается куда-то в рукава и подмётки, гонимая волнами восторга; им не случалось переживать то, что ведомо лишь святым мученикам: сквозь этот мрак - сияние, и в нём соединение со всеми когда-либо любимыми людьми, которые суть Некто Единственный; верно нет, если они могут об этом молчать.
Спустя несколько мнимых лет я увидел Джейн со свечой в руке, произносящую:
- Хочешь ещё чего-нибудь?
- Разве я уже чего-то хотел?
- Ясно. Хочешь поскандалить.
- Ничуть. Я понимаю, как трудно на твоём месте сказать что-то толковое.
- На твоём - тоже!
- Согласен. ... Я не кричал?
- Нет. ... А я?
- Я не слышал.
Беседа выравнивалась:
- У меня были подозрения, что от мужчин, дающих в руки женщины хлыст, тебя отделяет только гордость.
- А я не сразу отнёс тебя к числу дамочек, вышивающих на своих платках: "Хочу ребёнка от лорда Байрона!".