- Нет. Я не сумею... Я упаду...
- Я могу тебя подержать. Не бойся....
Я жалел об отсутствии перчаток и необходимости касаться этого чистого тельца голыми лапами, но всё прошло благополучно. Кружку заткнул скомканным листом бумаги и выбросил за окно, не чувствуя, впрочем, настоящей брезгливости, даже радуясь этой прививке от синдрома Ченчи.
Пока я ходил, девочка села на пол и неслышно заплакала, закрывшись ладонями.
Я поднял её, угнездил у себя на коленях, стал утешать:
- Не горюй. Это природа. Всем приходится с ней рассчитываться. Даже Манфреду.
- Кто это?
- Самый печальный человек на свете.
Я думал, она спросит, почему Манфред печален, но она всхлипнула:
- Что я сделала плохого? Почему мама меня прогнала?
- Уж не знаю, что плохого сделала ты, если она прогнала тебя, а не наоборот! ... Они всегда внушают нам, что от нас больше вреда, чем от грабителей и охотников за головами, тогда как мы ещё не умеем сами обуваться и имени своего не помним.
- Я помню своё имя - Аллегра.
- Так вот, Аллегра, плохо поступила она сама. Ей нужно было думать, кого тащить в свою постель. В том, что ты родилась, виновата не ты, а она. Ну, и немножко я... (когда же она спросит, кто я такой?)...... Скажи, а она - мама - тебя раньше как-нибудь обижала?
Потупившись, трясёт головкой.
- А что она говорила, когда... прогоняла тебя?
- Что отдаст разбойнику.
- Кто такой разбойник?
- Злодей.
- И что он с тобой сделает?
- Убьёт.
- Что значит "убьёт"?
- ... Убьёт... до смерти.
- Что же такое смерть?
- ... Это когда тебя сначала страшно-страшно больно, а потом... ты никогда ничего больше не увидишь.
- Вот гуярские бредни! Смерть - это совсем другое! Она может сесть на тебя, как бабочка, и ты даже её не заметишь. Она на не уничтожит твои чувства, а лишь изменит их, и ты словно окажешься на другой планете, где обитают миллиарды людей и Сам Бог.
- А это кто?
- Бог? Ну, о Нём разное рассказывают. Я думаю так: Он создал множество ангелов...
- Которых вешают на рождество?
- Нет. Других. Больших, живых и сильных. Он поручил им сотворить мир, дал кучу веществ, из которых можно делать что угодно. Ангелы взялись и сляпали весь этот бардак, который мы наблюдаем каждый день. А Бог стал творить Себе особый мир из какого-то иного тайного материала прямо поверх уже сделанного, как художник рисует по холсту или доске. Мы сейчас застряли в колючем волокне, но со временем выберемся...
- Ты ведь не разбойник?
- В общем, нет, но как понять, что лучше, жизнь или смерть... Сказано: "Плодитесь и размножайтесь". Я ли не размножился! Меня штампуют стотысячными тиражами! Каждый грамотный человек от двенадцати до тридцати лет лезет вон из кожи, чтобы казаться моим детищем! Неужели этого мало, и нужно нести на своей совести ещё такого милого зверька!?...
<p>
Джек</p>
<p>
Я и Отец - Одно</p>
<p>
Иоанн</p>
Она сидела на краю стола, свесив ноги. Мы рассматривали друг друга.
Меньше, чем на кого бы то ни было, она походила на меня: локончики непонятного цвета, круглые щёки, большие глаза и маленький рот, говорящий:
- Так ты всё-таки меня убьёшь?
- Видишь ли, от жизни спасает не только смерть. Можно просто измениться. Из меня, конечно, уже ничего, лучше трупа, не получится, но ты ещё успеешь взять себе другое имя, срезать пух с головы, снять эту постыдную кукольную одежонку. Ты знаешь, что ты - девочка?
- Да.
- А знаешь, что в этом хорошего?
- Нет.
- Совершенно верно! Ничего в этом хорошего нет! Вырастешь - тоже станешь мамой, будешь бить и бранить беззащитных, слабых...
- Нет! Я буду доброй!
- Они все считают себя добрыми - эти чёртовы мегеры! Так что либо ты сейчас же поклянёшься постричься, переодеться, переименоваться, забыть все уроки шитья и посвятить жизнь борьбе за свободу и справедливость, либо я тебя убью! Понятно?
- ... Н-нет... Меня не учили шитью. Я ещё маленькая...
Вдруг рванулась вперёд, повисла на мне, со слезами вскрикивая: "Ну, убей меня! Убей меня скорее! Я не хочу здесь быть!"...
Мои руки покрыли её всю, правая ладонь оберегала горячий затылок, губы бормотали что-то покаянно-нежное, а в горле словно застрял бриллиантовый крест.
На столе передо мной сидел призрак ангела в голубом саване. Он поднял к моим глазам зеркало, как нож, рукояткой кверху, и я увидел в стекле умилённое, счастливо-возволнованное лицо бедного безумца Джека.