- Сущность человека в самом своём корне - чиста от пороков! - возразил Перси.
- Сознание, способность помнить, воображать, оценивать, верить, изощрённая способность к действиям...
- Но всё это - наше богатство!
- А знаете, кто вам это внушил? Третий демон - демон рынка. Он учит очернять или оправдывать всё, что угодно, по усмотрению... клиента. Он - трудоустроитель слов. Слова лицемерны. Каждое служит всем, и для каждого означает то, что больше нравится. Мы все по-разному понимаем и порок, и сознание, и богатство, и никогда не сговоримся... Мэри, чем вы заняты?
- Не видите? Вышиваю.
- Новую скатерть, - вставила Клара.
- А. А ведь по совести я должен делать это. ... Красиво. Трудно?
- Нет, не очень.
- Можно попробовать?
Он подсел ко мне, уставился на мои руки - они тотчас стали мокрыми, непослушными, и я была рада бросить работу, передав пяльцы любопытному.
- Видели? Продолжайте.
То был орнамент из виол и незабудок - тонкая, мелкая цветная гладь.
- Что ещё за затея! - нервно пробормотал доктор, - Он думает, что может всё!...
- И правильно, - поддержал Перси, - Человеку действительно всё доступно...
- Ай ты чёрт! - вскрикнул Джордж.
- Что?
- Укололся, - он вытащил левую руку из-под моего батиста, сунул палец в рот и почему-то заулыбался.
- Покажите, - заглянула Клара (мимо предоставленного злосчастного пальца), - АА! Мэри! Он нам всё испортил!
Я осмотрела вышивку и нашла на самом изящном завитке, вокруг самого крупного синего цветка тёмно-красное пятно, небольшое, но непоправимо броское.
- Это он нарочно! Варвар! - разозлилась сестра, а доктор схватил своего пациента за руку и, едва попрощавшись с нами, поспешно увёл.
<p>
***</p>
Новая встреча состоялась на том же озере. Мы катались на лодке. Наступал вечер, на небе было много звёзд. Перси читал свои новые стихи, такие нежные, проникновенные... Едва он закончил и безмолвно предложил оценить, как Джордж расхохотался, припав головой к спине моего бедного милого поэта. Потом обнял его, ошеломлённого, за шею и сквозь неунимающийся смех, торопливо выговорил:
- Не сердись! Я просто вообразил нашу траекторию за время твоей декламации. Боюсь, она не понравилась бы даже пастору Стерну, - размашисто описал рукой, оставляющей белый след в воздухе, диковинную загогулину, - Надо что-нибудь двухстопное читать, когда гребёшь, только без спондеев и прочих финтов.
- Пиррихиев, - ледовито уточнила Клара.
Мне тоже хотелось подколоть насмешника, и я напомнила:
- Когда-то кто-то обещал нам спеть.
Стало тихо.
- Или под таблицу умножения гребётся лучше? - съязвил в свою очередь Перси.
- Я, конечно, могу спеть, - сказал Джордж, - но только что-нибудь... фольклорное.
- Шотландское?
- Шампанское, - буркнул доктор.
- Албанское! - эвристически объявил оригинал.
- О Господи! - вздохнула Клара, а Перси сердито на неё кашлянул.
- Но вы, пожалуйста, забудьте всё, что знали прежде о песнях. А я отвернусь и отсяду подальше. (Уильяму) Посторонись, сынок.
Никогда за всю жизнь я не слышала ничего более потрясающего. Эффект такой, словно над самым ухом грянул гром, хотя это был разряд небесного электричества, а голос живого существа. Как только он - такой! - мог родиться в маленькой мягкой гортани! Я ощутила звон и дрожь внутри костей. На далёком берегу свалилось сухое дерево. Перепуганные птицы взмыли в тёмное небо, вторя криками тому нечеловеческому воплю.
<p>
***</p>
Ещё через три дня Джордж принёс нам продолжение своей поэмы и новую скатерть. Перси, облизнувшись над рукописью, убежал с ней в кабинет. Я укрыла стол зелёным шёлком, расшитым молодыми золотыми месяцами разной величины.
- Их тут ровно столько, сколько вы прожили, Мэри, - пояснил мне даритель, - Вот этот, самый большой - сегодняшний. ... Мне кажется, скоро случится что-то особенное.
- Уже случилось, - вмешалась Клара, - Я жду ребёнка.
- Как раз в этом ничего особенного нет, - проскрипел её горе-любовник и удалился, мертвенно бледный.
<p>
***</p>
Мы страдали. От рыданий Клары у Перси разболелась голова. И та, и другой требовали врача, а пригласить его можно было только из трёхэтажной виллы, где засел враг всякого спокойствия и благочестия. Наконец я отважилась пойти туда.
Стоял сухой, но хмурый полдень.
На крыльце бастиона мировой скорби резались в карты четверо дюжих, неопрятных лакеев, ещё трое наблюдали и комментировали игру не самыми лирическими фразами.
- Вы к кому, мэм? - соизволил поинтересоваться самый седой и бакенбардистый, пока его сосед тасовал колоду между партиями.