Я готова признать, что была не права относительно Ваших литературных занятий, которые без сомнения составляют лучшую из возможных альтернатив основной Вашей склонности - к разврату и дебоширству, но и Вы должны отдавать себе отчёт в том, что данные творения суть отбросы больной фантазии и не сообразного ни с чем мировоззрения. То, что Вы пишете, возможно, полезно для Вас, но остерегитесь публиковаться. Когда Вам понадобятся деньги, я вышлю Вам вдвое больше, чем любое издательство, при условии, что тексты, подготовленные Вами к печати, Вы переправите мне для заслуженного уничтожения.
Хорошо ли Вы знаете иностранные языки? Говорят, проще всех итальянский.
Не собираетесь ли посетить Россию. Это было бы интересно.
Снится ли Вам Англия? Я последнее время много сплю, и время от времени сознание переносит меня к Вам. Признаюсь, в ночных видениях Вы гораздо моложе и красивей, чем в дневных воспоминаниях
Вашей Клитемнестры.
Письмо подействовало на Джорджа, как холодная вода на расплавленный металл: он застыл, вытянулся в струнку, оскалился, сверкнул глазами, отчеканил:
- Если это всё, но что она способна, мне просто стыдно за неё. Простите, что отвлёк столь незначительным предметом.
И вылетел прочь, хромой ветер.
Я стремглав кинулась вдогонку. У меня уже был готов монолог: "Мне тоже стыдно! впервые стыдно, что я женщина! а эта чертовка наверняка крутится в кровати, как рыба на сковородке, а по утрам ревёт в три ручья, если ты ей снишься ещё красивее, чем есть!".
Но он исчез, его нельзя было найти в туманной ночи, остаток которой мы с Перси проколобродили в тревоге за жизнь друга.
<p>
***</p>
На рассвете Перси отключился, чтобы через сорок минут спустя быть разбуженным Кларой и сочинять с ней в соавторстве ответ колкой леди, а к обеду искусный доктор переписал нужным почерком следующее:
"Спасибо, милочка, что не забываете меня. Ваше письмо как нельзя более ободрило мой противоречивый дух. Я живу в красивейшем месте - в Швейцарии, на самом берегу волшебного озера. Погода изумительна. Днём такое ясное и глубокое небо, что кажется вот-вот разглядишь звёзды, а по ночам налетают милые моему сердцу грозы, превращающие древние дубы в факелы, вырывающие с корнем вековые ели. В свете молний тучи напоминают перевёрнутые горы. Отражаясь в озере, они превращаются в подобие гор, вздымающихся навстречу отражениям реальных гор, утыкающихся в них вершинами. Я бы никогда не обратил внимания на это явление, если бы на него не указал мой новый друг - человек, подобный мне в самых лучших чертах - истинный философ и служитель священной поэзии.
Я мог бы сказать, что он исцелил мою душу от всех заблуждений молодости, если бы это не сделала прекрасная и мудрая женщина, взявшая меня под своё руководство и покровительство, подарившая мне сокровище своей любви. Она укрепила меня в презрении к суеверию, именуемому религией. Конечно, я был смешон, предлагая ей венчаться хоть в ватиканском соборе Св. Павла. Мы можем быть счастливы и без этих дикарских обрядов. Наши дети никогда не узнают, что такое бог, и вырастут душевно здоровыми людьми, чего не скажешь о вашем сыне.
Вторая гордость моей жизни - моя поэма переведена на турецкий язык и снискала на востоке ещё больший успех, чем в Европе. Сам султан прислал мне в благодарность ожерелье из жемчуга и бирюзы, которое так к лицу моей возлюбленной!
Кроме нас здесь живёт ещё много людей, имевших несчастье родиться в Англии, жертв мракобесия и диктатуры конформизма, принимающих с неизменным почтением и радостью Вашего непокорного слугу - такого-то".
<p>
***</p>
"Всю ночь строчил, как угорелый, - доложили мне на вилле, - Полчаса назад ушёл".
Допущенная к ещё дымящимся рукописям, я умилилась, видя, какая мне отведена роль, а по ремарке догадалась, где найду сочинителя; схватила бумаги, чтоб по дороге выучить слова, и устремилась в горы.
У ближайшего водопада я была мало похожа на дочь воздуха... Мой заклинатель, сам запыхавшийся, с мешками под глазами, пил из пригоршней и умывался по другую сторону потока, неширокого, но грохочущего так, что мне пришлось надрывать горло. Но партнёр мой, кажется, без особых усилий перекрывал своим голосом шум воды. Наверное, когда он выступал в палате лордов, мало кому не хотелось спрятаться под кресло или выскочить в окно, а он едва ли привирает, называя себя внуком банши.
Я показала бумаги, вопросительно кивая. Он покачал головой, приложил к счастливо улыбающимся губам пальцы, словно в ожидании, потом протянул руку вверх и описал четверть круга. В эту минуту лучи солнца пересекли водопад, и появилась радуга. Я спрятала рукопись за спину и зажмурилась, зная, что он, романтичный, но злопамятный, плеснёт мне прямо в лицо, и не скупо...
<p>
***</p>
Какая лукавая сцена! Он впервые заговорил со мной на языке обожания; предписал мне знание и понимание его; заставил предложить ему прочнейший на его взгляд союз - и отклонил им же придуманное предложение.
Отыграв, мы спустились на лужайку, туда, где пересечь поток было нетрудно, и повалились в траву с моей стороны.