- Ну, что у вас? - спросил он, заглядывая, - Левиафан?
- Не знаю, какую из ваших тварей вы мыли тут до меня!
- Со своими тварями я так не поступаю: они портятся от воды...
- Вы понимаете, что я говорю!? Эта вода - грязная! Я в неё не полезу!
- Грязная?......... Нда, что-то не то...
Он свистнул в дудочку с Ватерлоо, созвал слуг и спросил их:
- Кто из вас... ещё не мылся после вчерашнего?
Откликнулось трое.
- Ладно. Мечите жребий и ныряйте, пока не остыла. Его высочество отказывается.
- Нет! - возразил я, - Я не отказываюсь!
Рассудив, что после посещения любого из этих верзил ванна окончательно придёт в негодность, тогда же как эта вода всё-таки сдобрена благовониями и мылом, прозрачна и ещё тепла, я отважился на данный гигиенический компромисс и снова не без труда выставил за дверь его светлость с его отребьем.
В шапке из пены в окружении плавающих обломков щётки я лежал и думал, как же мне реагировать на известные поползновения моего работотдателя, которому и как врач я не нужен, и как писатель не интересен. Сбежать? Прибегнуть к защите телохранителей? Или покориться его причудам? Может быть они суть выражения действительно доброго отношения ко мне? В любом случае это будет более его позор, нежели мой, а я, пожалуй, стяжаю даже завить многих любопытных.
Водные приключения мои не закончились добром. Сначала я полчаса надрывался, требуя свежего полотенца, потом весь дом был перерыт в поисках халата для меня. В том, который нашли, я был окрещён маленьким Муком.
Я почти не обращал внимания на окружающее веселье, преданный всё тем же вопросам.
<p>
***</p>
К вечеру решение созрело. Я проник в альков его сиятельства. В кои-то веки он заполнял лист письменами. Отсалютовал мне пером.
- О, вы кстати. Поищите где-нибудь свечку: это совсем прогорела.
Проглотив обиду, я вышел, еле докричался до прислуги, успевшей поднабраться.
В кабинете милорда давно уже господствовала тьма, но он, казалось, даже рад был этому:
- А я было задумался, о чём ещё написать, - прозвучал из мрака его голос.
Кое-какие огарки мы для него нашли. Я отослал слуг, а сам остался послушать последний монолог Макбета. Дослушав, взял серьёзный тон:
- Милостивый государь, мы уже давно вместе, но я так и не имел возможности исполнить при вас своих прямых обязанностей.
- Вы до сих пор не начали дневник?
- Дневник я веду исправно, но как врач остаюсь не у дел.
- Врач, исцели самого себя, - ответил этот умник на латыни.
- Я знал, что рано или поздно вы поставите мне на вид мою вывихнутую ногу, - хранил хладнокровие я, - Если вам хочется ещё поостроумничать, вы можете приоткрыть мои рукописи и, вот эдак сморщившись, изречь, что - да, мне уж лучше заняться медициной! Видите, я достаточно изучил вашу душу. Но вот ваше тело остаётся для меня тайной.
- Так вы за этим шли?
Он явно обескуражен и тянет время, не находя достойного ответа!
- Именно. Потрудитесь раздеться - я вас осмотрю.
В темноте прищур этих глубоких глаз особенно страшен, но я не боюсь.
- Завтра.
- Нет, сейчас.
- Это приказ?
- Да. Я врач, а вы - пациент и должны меня слушаться!
Я решительно гений!
<p>
Глава вторая</p>
<p>
ВСЕМОГУЩИЙ</p>
Глендаур
<p>
Я духов вызывать из тьмы умею.</p>
Хотспер
<p>
И я, как, впрочем, всякий человек.</p>
<p>
Всё дело в том, появятся ли духи.</p>
<p>
Шекспир же</p>
<p>
***</p>
Что правда, то правда - в потёмках и таком небывалом потрясении я ничего не мог рассмотреть, а утром моему вниманию предстало два документа. Первый - сам мой подопечный озолотитель, уплетённый арабской вязью от горла до пят. Второй - его собственный текст. Буквы гнутся, как путники, идущие навстречу ветру, вправо; строка оплывает вниз. А в общем простой красивый почерк, незатейливый стиль: "Привет, дорогая" и так далее.
- Вы прямо как открытая книга, - весело заметил я пробуждающемуся Джорджу.