Пьетро снова окатил меня медленным дегтярным взором и процедил:
- Ты окончательно рехнулся. Я высажу тебя на первом берегу, а грекам скажу...
- Ну, что ты скажешь грекам!? - закричал я, сверкая глазами, - Что, умник!!?
Борсалино возник ниоткуда, подбежал с рычаньем, вскинул лапы мне на колени и принялся вылизывать лицо. Он ничего не мог бы сделать хуже и лучше.
Пьетро вышел в бессловном гневе.
Как я всё-таки люблю этот гибрид Тибальта и Лаэрта! Поверь мне, юноша, главное действующее лицо в жизни молодой четы - это шурин. Его присутствие делает брак слишком похожим на адюльтер, чтобы соскучиться. Мы никогда бы не расстались с Анной, если бы у неё был брат, способный уткнуть мне дуло меж глаз за отказ ехать в гости к троюродным тёткам, вечно держащий руку на её подоле, шепчущей ей что-то, знающий, что ей нужно подать за чайным столом.
Таким бы я сам при полковнике Ли. Таков при мне Пьетро.
Пусть же думает, что сможет в любой момент взять меня за шиворот и водворить в альков Терезы, но только не рискует это проверять.
<p>
Конрад</p>
<p>
Можно было бы перечесть</p>
<p>
все кости мои, а они смотрят</p>
<p>
и делают из меня зрелище</p>
<p>
Давид</p>
<p>
</p>
На шум явилась моя бессменная свита и окружила с общим вопросом, которого я никогда до конца не понимал, но для тебя перевёл бы как "Ну, чего?":
- Сэр?
- Привет, джентльмены. Мы держим курс к мистеру Шелли.
- Но вы вроде раздружились...
- Это только моё дело, с кем я дружу, а с кем нет!
- Оно конечно. / Кто же спорит? / Само собой.
- Мне снится, что он мёртв... Вы верите в пророческие сны?
- Мы верим вам. / Вам завсегда всё видней.
- Вы мне тут дураков не валяйте! Отвечайте прямо!
- Всё бывает. / Под Богом ходим.
- Это так ужасно... Но ведь в жизни человека нет ничего естественнее смерти.
- Что правда то правда. / Хорошо сказали. / Вы об это напишите?
От их финтежа мне свело скулы, как от кислятины.
- Нет!.. Я, может быть, об этом поплачу... А для вас у меня задание. Как только прибудем на место и если мои предчувствия окажутся верными, бегите куда угодно и любой ценой раздобудьте... зеркало (небольшое такое, с ручкой) и хороших конфет.
- Зачем? / Для кого?
- Кому здесь я должен отчитываться!?
- Как же мы оставим вас в столь скорбный час?
Я вскочил.
- Конечно! Вам не хочется пропустить такое незабываемое шоу, как прощание лорда Байрона с прахом собрата, но - уверяю вас - вы не будете любоваться моим горем, не услышите моих стенаний!...
- А кто же тогда будет отпаивать вас настойкой пустырника?
- Сам отопьюсь!... И впредь - если у вас возникнет желание обсудить мои приказы, сделайте это - за горизонтом!!
Они вышли за дверь с таким невесёлым видом, что я стал ждать чёрной метки.
Вернулись, однако же, в образе волхвов с востока. Один поставил на стол блюдо с виноградом и вишнями, другой - бутыль и кружку, третий и четвёртый - письменные принадлежности, пятый повесил на спинку стула чистую одежду, шестой зажёг фонарь, седьмой спросил, не нужно ли господину ещё чего-нибудь.
Конрадову спесь как ветром сдуло. Я растроганно поблагодарил, осторожно заметив, что белый галстук несколько некстати. "Другого не было", - буркнул мой костюмер.
Где он всё вообще берёт тряпьё? Могилы что ли раскапывает?...
- Не забудьте о моём заказе. От вас и этих предметов зависит, будет у меня ещё одна - последняя; может быть,.. единственная - минута счастья, или нет!
Мы уже причалили. Пьетро отправился на разведку. Это его мания.
Я не спал ночь, словно приговорённый к казни. Извёл всю бумагу, осушил пузырь, мечтал, чтоб время шло медленнее, погубил часы (в смысле прибор) - показалось, что у них пять стрелок, выломал две, а остальные исчезли.
Когда начало рассветать, пальцы уже не держали перо. Клякса на столешнице превратилась в тарантула, и я отбежал подальше, пока он поедал мои рукописи.
Наконец явился Г. и глухо выговорил:
- Он утонул. Сегодня похороны. Мужайся...
Я сполз по стенке на пол.
Меня тотчас же поставили на ноги, крича в оба уха о том, что мне всё было известно заранее, что я не должен ронять себя (почти смешно), что на меня будут смотреть...