- Ничего. Кривая вывела. Теперь я на своём месте в наилучшем качестве. Выгрызаю турок, трясу в сновидениях европейских политиков...
- А что будешь делать, когда освободишь Грецию?
- Не знаю. Умру, наверное, совсем... Посмотрим...... Ты помнишь жизнь?
- Только с тобой...
- ... А я помню много жизней. Это оттого, что долго умирал...... Сколько же их было! - Больше сотни!... Я верил в разных богов, но всегда воевал за них...... Победа будет нашей!
- А за душу свою ты не боишься?
- Нет. За неё молится весь Афон... Я даже соборован.
- Но обитаешь в языческом капище.
Мы остановились в тронном зеле исчезнувшего божества.
- Святому Духу нет запретных мест.
Две плиты у наших ног раскрылись, как дверные створки, выпуская в сумрак бело-голубое сияние, исходящее от россыпи мелких кристаллов, что заполняли ковчег, бывший чуть короче гондолы, но шире её.
- Алмазы!?
- Нет. Освящённая соль. Я отдыхаю в ней, если накануне убиваю. Но война медлительна, ленива. Когда она совсем впадает в дрёму, я предпочитаю дневать на дне моря: можно видеть солнце, множество животных, и вода съедобна, правда, говорят, если много её пить, дёсны окостенеют...
- А с дельфинами ты больше не враждуешь?
- О, эти волки волн! Они только и мечтают откусить мне ещё что-нибудь! Но уж если я живой был им не по зубам, то мёртвого меня им подавно не достать, прости, Боже: грех злословить на чистых, хоть они и мои недруги. ... Утро нескоро, но мы устали. Ложе ждёт.
<p>
***</p>
Я никогда не спал слаще. Зарывшись в святую соль, я тотчас согрелся от миллиона слабых уколов и вскоре перенёсся душой под золотое небо на край необъятного кратера, в котором располагался причудливый город с улицами в виде террас, мостов и лестниц. Он начинался прямо подо мной: моё подножье - крыша дома или храма. На отдалённом углу стоит женоподобный человек в длинной чёрной хламиде. Приблизившись, я узнаю Перси Шелли. Его волосы отросли и растрепались на длину ладони во все стороны. К его серой коже тут и там прилипли крупные рыбьи чешуйки, редкие, как у карпа. Правую руку он держит на подозрительно выпуклом животе и клонит кроткий взор на дно воронки. С его тонкой шеи свисает на цепочке золотой оплавленный крест.
- А, - кивает мне, - Доктор... Здесь много докторов. Здесь больше никого и нет, только больные и врачи... Они искусней и честней, чем там... Болезни тяжелы... но я не жалуюсь: они не навсегда. Нам позволяется искать места, где лучше... Здесь вот тихо... И красивый вид, не правда ли?....... Очень красиво и гармонично. Пойдём, я покажу тебе, что там вокруг.
Мы отошли к внешнему краю кратера и посмотрели в долину у подножья.
- Здесь у них северный склон. Он мшист и лесист. Мой куратор говорит, что некоторое время спустя я должен буду отправиться туда - за грибами и ещё чем-то. Это волнует меня: я никогда не собирал ни грибов, ни орехов... Но это, наверное, легче, чем делать что-то на более тёплых склонах, где нужно ухаживать за всякими... тыквами,... бобами,... сельдереем...
- А кому здесь нужна еда?
- Не сбивай меня. Внизу - болота Стикса и Леты, а дальше - поле вечного боя у ворот Уалхолла. Там гибнут, воскресают и снова гибнут те, кто воевали в жизни. Теперь они защищают лестницу в мир от духов вражды. Каждый должен умереть столько раз, сколько раз прежде убил, тогда он сможет покинуть это место. Но оно считается очень почётным. Там много привилегий - вплоть до права выйти к живым и требовать изменений здешних законов... Западнее - злые чащи. На северной опушке ближе к болотам - всегда зима, а на южной - тропическое лето. Эти леса мертвенны и страшны. Они предназначены людям, не умевшим справиться с дурными инстинктами. Не знаю точно, что там происходит, но никому не желаю там оказаться. Самый дикий край. Он более всех удалён от Иденского сада, что расположен точно на востоке. Туда в свой срок попадают все, чтоб вспомнить земные услады, в том числе и вкусную еду. Там время идёт обратно, и люди постепенно умаляются до младенцев, которых потом кладут в эвнойскую воду и дают им доменьшиться до одной незримой частички, которую выпускают к новой жизни. Если человек не прельщается дарами сада и не становится ребёнком, его отвозят в чёрное море, где его душа растворяется во тьме или оседает на дно тьмы, или поселяется на каких-то островах - я этого не знаю.
- А что происходит в городе? Ты говоришь, вы болеете, и вас лечат. От чего?
- От узаконенных живыми пороков их природы: изменчивости чувств, склонности лгать, желания порабощать других, от влечения к жестокости и распутству, называемому семьёй и браком. И ещё здесь рождаются новые души.
- Одна из них - у тебя в животе?
- Да. Уже вторая. Мне сказали, что всего их должно быть семь. А некоторым приходится вынашивать и тридцать, и больше.
- А есть такие, кого это вообще не касается?
- Есть. И тебя не коснётся. Тебе будет назначено что-то другое... Я хочу спуститься и прилечь. Не ходи за мной. Прощай.
<p>
***</p>
Мы проросли, как белые цветы из-под озарённого снега. Пол над нами уже вскрылся, но мы не торопились. Я рассказал свой сон с восторгом, достойным молодой жизни. Джордж подумал: "Хорошо, что ты не изменился", а вслух спросил: