Обиталище их в первую очередь указывает на порядок и зажиточность хозяев. Чаще всего это большой дом из кирпича, разделенный на две части. Вход через амбар (не похожий на русскую ригу или овин), который высок и широк, всегда в чистоте. С обеих сторон амбара помещение для работников, сторожащих скот и хлеб (ночью вору трудно пробраться мимо них незамеченными). В глубине дома кухня, где производятся зимние работы, после комната фермера, украшенная ореховой мебелью, со шкапом, где хранится календарь,[132] Библия, молитвенники, затем — супружеская кровать, украшенная цветами и лентами в праздничные дни.
До сих пор Мекленбургские земли разделу почти не подвергались: они делятся только на большие поместья, и каждое из них составляет как бы республику, где главные работники являются как бы сенаторами, а сам фермер — президентом. Всякий работник имеет свои права, обязанности и чин и повышается в чине с каждым годом в соответствии с возрастающим опытом и признанием семейным советом его верности. Первым из них считается тот, которому поручены лошади. Он представляет еще в крестьянском доме то лицо княжеских домов, что носит титул «Маршалка», откуда пошел и великий титул Маршалов (во Франции).
Таким образом, и Мармье подчеркивает роль лошади в Мекленбургских крестьянских поместьях.
Дальше он говорит, что «в апреле или мае, когда выгоняют в первый раз скотину на траву, религиозные обитатели фермы празднуют как язычники возвращение солнца и весенней красоты (полей)». Значит, и здесь сохраняется языческая традиция — связь с циклами природы. Сто лет спустя наша жизнь уже лишена этой связи, ибо современная[133] цивилизация создала особый, независимый от циклов природы порядок.
«Детом, когдя косят сено, празднуют новый праздник, — говорит Мармье, — и новое празднество по окончании сенокоса». Мы можем поставить этот обычай в параллель с Юрьевским (на Днепре), когда говорилось: «Зеленые Святки — сенокос, а по ним — Посены[134]».
Мармье говорит, что эти празднества сопровождаются песнями и танцами в сопровождении особых церемоний. Так, косарь подает разные грабли сборщице травы, причем эти грабли украшены и повиты зелеными ветками. Таким образом, и в этом обычае мы видим общее с русским празднованием Зеленых Святок, когда полы посыпают травой и углы домов украшены зелеными ветками или же, как его называют на юге России, «клечевом».
В ответ на это приношение девица сплетает косарю венок из колосьев и васильков. После начинаются веселые хороводы, мужчины и женщины, хозяева и работники — все входят в цепь хоровода и кружатся вокруг зеленой яблони. Если при этом случится, что к месту увеселения подойдет любопытный прохожий, к нему бросаются девицы-веницы и связывают руки, требуя выкупа (вена!), а получив таковой, втягивают его в хоровод, и он становится гостем.
Ясно, что эта церемония имеет в виду изобразить свадьбу, сопровождавшуюся выкупом, или Веном. Всякая девушка — работница в доме, и если она выходит замуж, то дом лишается рабочих рук. «Жита венить некому будет!» — отвечали сватам в Юрьевке. А те отвечали другой фразой: «А мы дадим вено!» Сам глагол, относящийся к бракосочетанию — венчать — имеет не только тот смысл, что на голову брачущихся кладут венец; в древнее время их венчали венками из колосьев и цветов: и потому венчать обозначает: «возложить венки на их головы». Венок был, с одной стороны, символом брака, а, с другой, символом вена, т. е. стоимости ржаного или пшеничного поля. И название «нива» — испорченное «вено»! В Юрьевке (село Новомосковского уезда, Екатеринославской губернии) говорили: «Они пошли вдвоем ниву венити!», когда хотели сказать, что какая-либо парочка недавно поженилась.
Таким образом, в этом описанном Мармье обычае мы видим Зажины и Спожины — два празднества, идущие из седых, еще языческих времен. Эти же празднества справлялись и в Юрьевке, как и в Антоновке на Задонье.
Осенью крестьяне занимались приготовлением табака возле очага, и в это время шли (вероятно, сказителями были старики) рассказы, старые песни о прошлом, сказки про фей, как говорит Мармье. Нам кажется, что эти «феи» были никем иным, как Русалками либо Богинями, как например, Щедрыня-Лада. Конечно, Француз понял лишь применительно к своему, романскому пониманию. У Французов нет в мифологии Русалок, а есть только Феи.