Еще мгновение, длиннее, чем вся моя предыдущая жизнь и мы уже каким-то образом оказались на кухне. О том, что на мне ни осталось ничего из одежды, я догадалась, когда по спине пошли мурашки. Эти мурашки будто пробудили меня. Отчаянная мысль пронзила насквозь — мужчина в моем доме, мужчина, который может причинить мне новую боль, от которой уже никогда не смогу освободиться. Боль, которая полностью разрушит, растопчет остатки самоконтроля.
Я оттолкнула его, может быть, слишком сильно и яростно, но не могла по-другому. Не имела права поддаться искушению — продлить счастье еще хоть на один миг.
Я ненавидела Рому тогда. За то, что подарил счастье, на которое не имела право. За то, что заставил чувствовать себя любимой, а значит предательницей. Я не имела права быть любимой. Любить я не могла тоже.
Я не знаю, сколько прошло времени. Время замерло, а может и умерло. Возможно, я умерла еще тогда, на холодной сырой земле, когда гнилозубый топтал мою гордость, калечил тело и уничтожал психику? Может быть, все, что случилось после того дня — сон, миф, плод воображения? Подспудно боялась, что Рома не остановится и тот кошмар повторится со мной вновь — сильный мужчина, который берет то, что ему нужно, не спрашивая. Но Рома — не тот насильник, он порядочный человек. Это я тварь. Мерзкая, испачканная до самого основания тварь. Ничтожество.
— Зачем ты так? — Рома стоял возле окна, отвернувшись, и курил. Я любовалась его голым торсом, широкими плечами и золотистой кожей. Я хотела подойти к нему, обнять, убедить, что я все это не специально, но не могла себя пересилить. Просто глубоко дышала и мечтала исчезнуть. — Я тебе совсем не нравлюсь? Ты прости, что я так вломился к тебе, я просто не мог уже терпеть — все это время, что мы избегали друг друга, отравляло меня изнутри. Так отчаянно хотел прикоснуться к тебе, но не мог. Черт, я не знаю, что со мной происходит, но в твоем обществе теряю контроль над собой. Это какое-то безумие. Но я все равно не могу понять, почему ты так со мной.
— Честно?
— Естественно.
— А что ты хочешь услышать в ответ?
— То, что ты на самом деле думаешь.
— Сейчас я не в состоянии думать. Единственное, что могу тебе сказать со всей откровенностью — ты ни в чем не виноват. Совсем ни в чем. Ты не должен думать о себе плохо, не должен корить себя. Понимаешь? Только я одна во всем виновата.
— Ты знаешь, что я тебя люблю? — Рома повернулся ко мне и посмотрел в глаза.
— Откуда ж мне это знать?
— Вот и узнала. Люблю до одури. С самого первого взгляда, когда ты вошла в учительскую. Я уже достаточно взрослый мальчик, многое видел, но такую как ты встретил впервые. Не отталкивай меня, пожалуйста. Чтобы ни случилось у тебя до встречи со мной — не отталкивай меня сейчас.
— Нет, нет! — я зажала его рот своей рукой. — Ты не должен так говорить. Это глупость какая-то. Сентиментальная чепуха.
Рома отстранился от меня и сплюнул в раковину.
— За что ты меня мучаешь? За что себя ненавидишь? Ты что, родителей своих бензопилой раскроила? Или украла весь золотой запас Венесуэлы?
— Я не буду отвечать на этот вопрос. И вообще. Уже поздно. Уезжай лучше домой и не приезжай больше. У меня не будет сил тебе сопротивляться, и тогда я точно влюблюсь. А вот после того, как я влюблюсь, может так случиться, что тебе станет гораздо хуже, чем сейчас. Уезжай!
— Дура ты, Ирка.
Я почти кричала:
— Давай я сама разберусь, дура я или не дура. Вот ты — точно дурак. Нашел в кого влюбляться. Принцессой, наверное, меня представил, положительные качества во мне нашел. А я не такая! Я не достойна ни любви твоей, ни даже уважения. Так что проваливай, пока еще можешь!
Рома разочарованно посмотрел на меня, быстро оделся и ушел.
Дверь захлопнулась, а я еще долго стояла, глядя невидящими глазами в одну точку, но что пыталась там рассмотреть? Да и что я могла увидеть, если впереди лишь мрак?
Глава 8
На улице сгущаются сумерки.
С детства их ненавижу — мне всегда кажется, что именно в это время наиболее опасно. Потому что, в отличие от предрассветного часа, впереди только лишь тьма. Тьму я боюсь больше всего на свете – в ней сокрыты самые страшные кошмары, мои призраки ходят во тьме и тянут ко мне свои костлявые, с лохмотьями облезлой гнилой кожи, руки. И кажется, стоит им только дотянуться, как уже не выбраться – они поглотят меня, утащат в свой мрачный потусторонний мир и назад дороги не будет.