За дверью кто-то закричал, раздался звук, будто кто-то спрыгивает со своей койки на пол, в замке быстро повернулся ключ, и дверь широко распахнулась. На пороге стоял маленький француз в ночной рубашке, который в одной руке держал охотничий нож, а в другой — пистолет. Черные глаза потревоженного пассажира сверкали негодованием и гневом.
— Сэр, монсенье, могу я знать, потшему ви разбудьили менья?
— Сэр! — сказал картежник, отступая назад и сразу же охладевая при виде оружия. — Прошу прощения… Я просто искал одного мерзавца из Германии, который оскорбил меня. Но я вижу, что его здесь нет.
— Нет, сэр, ефо здьесь нет! — и дверь с шумом захлопнулась.
— Ха, ха! Мушчина с поломанным носом, фы разбутить не тофо пассажир. Ха, ха! Еще раз пофторяю: фы есть большой мошенник!
На этот раз голос, как будто, исходил из застекленного окна на потолке, и с яростными проклятиями взбешенный картежник бросился на палубу в поисках своего мучителя.
Ставший жертвой юноша, который наблюдал за этой сценой широко раскрытыми глазами и, онемев от удивления, прислушивался к загадочному голосу, теперь вскочил с мертвенно бледным лицом, дрожащими руками, собрал поставленные им деньги и вбежал в свою каюту, закрывшись изнутри.
Оставшиеся пассажиры изумленно смотрели друг на друга.
— Как это понимать? — воскликнул один из них.
— На борту чревовещатель, — ответил другой. — Идем, посмотрим, что будет дальше.
— Интересно, кто из нас чревовещатель? — отметил первый мужчина, пристально рассматривая всех присутствующих.
— Я не знаю, но идем. Этот Ник Уорд — известный шулер и хулиган. Ему сломали нос в драке, и упоминания по этому поводу его сильно задевают. Конечно же, он мошенничал.
Все вышли из комнаты, компания чревовещателя пристроилась сзади.
— Где этот немецкий мерзавец? — опять прокричал Уорд, прибавив к этому вопросу поток ругательств.
— Какой? — спросил помощник капитана. — Я не видел на борту ни одного немца, хотя, возможно, есть кто-то в третьем классе.
Картежник тотчас бросился вниз к каютам третьего класса. Ворвавшись в середину группы немецких эмигрантов, сидящих на палубе и спокойно курящих свои трубки, он гневно спросил, кто из них только что был на верхней палубе и оскорбил его, обозвав мошенником и мужчиной со сломанным носом.
Они выслушали его безмолвно, с холодным, флегматичным безразличием, что еще больше взбесило и без того разъяренного Уорда.
Достав свой револьвер, он крикнул:
— Говорите! Кто это был, а не то я… я всех вас пристрелю! Вдруг его руки кто-то обхватил сзади, и низкий голос пробасил:
— Неужели? Тумаю, нет. Фы есть мой пленник. Фас сюда никто не сфал, а фы начали размахифать сфоим пистолетом.
Какой-то мужчина гигантского роста, сильный как Геркулес, отложив в сторону свою трубку, медленно встал и обхватил негодяя сзади словно тисками.
— Отпустите! — закричал Уорд, отчаянно пытаясь высвободить свои руки.
— Ха, ха! Мушчина со сломанным носом, фы опьять разбутить не тофо пассажир, — раздался откуда-то сверху насмешливый голос. — Это я назфал фас большим мошенником, и пофторяю это опять.
— Он там! Этот мерзавец сейчас на верхней палубе! — закричал Уорд, скрежеща зубами в бессильной ярости. — Отпустите мои руки! Отпустите, я сказал! Сейчас он у меня получит!
— Тумаю, нет. Тумаю, это фы у меня получите, — ответил взявший его в плен немец, не ослабевая хватку ни на йоту.
Но тут раздался суровый голос капитана:
— В чем причина всего этого шума? Что вы здесь делаете, Уорд? Я не потерплю драк на борту.
Немец отпустил своего пленника, и тот упал на палубу бормоча угрозы и проклятия в адрес своего мучителя.
В тот вечер и на следующий день в отношении этого случая среди пассажиров было множество предположений, однако компания мистера Лилберна хранила свой секрет. Детей также попросили никому не говорить о даре кузена Рональда, что они старательно исполнили, поскольку все были научены послушанию и, кроме того, вовсе не хотели лишаться того веселья, которое создавал для них кузен.
Мистер Лилберн и мистер Дейли, каждый в отдельности, разыскали молодого человека, который чуть не стал жертвой Уорда, и попытались наставить его на правильный путь.
Он считал, что был спасен вмешательством какой-то сверхъестественной силы, торжественно заявил о своей твердой решимости никогда больше не приближаться к карточному столу, и на протяжении всего путешествия, невзирая на постоянное притязания Уорда, ни разу этого решения не преступил.