— Я бросил оркестр, — сказал я и закрыл за собой входную дверь.
Я мчался по улицам, не глядя по сторонам и ни о чем не думая. Притормозил только у дома Инге.
Уже прошло полчаса? Я как-то забыл засечь время…
Я решительно поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Лязгнул замок, и в дверном проеме показалась Инге. Не говоря ни слова, я шагнул через порог, притянул девушку к себе, сжал в руках, поцеловал. Инге замычала что-то, стала выворачиваться, но очень слабо, нерешительно, и уже через секунду замерла в моих объятиях. Ее губы раскрылись навстречу моим…
Эпилог.
— Ты слышал о Свене? — спросил Риг, видя, что я молчу. — Всю его семью вчера интернировали. Они ведь немцы…
Мы стояли в тамбуре поезда, увозящего нас куда-то на север.
Я не ожидал на рассвете увидеть на сборном пункте Рига. Но он, конечно, там был, стоял в толпе других призывников. Конечно, иначе и быть не могло! «Молниеносная мобилизация» затронула всех, абсолютно всех! Кроме Свена, как выясняется. И мама-норвежка не спасла…
Позавчера Германия заявила, что собирается защитить Норвегию от «агрессии» Великобритании. А уже вчера немцы захватили основные наши военные склады. Никто не сомневался, что нас ждет оккупация, причем буквально через несколько дней. Но чтобы у страны появились эти несколько дней, чтобы король мог избежать пленения, а нация – позора, кто-то должен был стрелять, воевать, гибнуть. Вдоль всей береговой линии курсировали немецкие линкоры, германские лыжники в белых маскхалатах появлялись то тут, то там, над головой раздавался беспрерывный гул – самолеты люфтваффе летали как на параде, а мы, мобилизованные, ехали куда-то на север. Воевать. Стрелять и гибнуть. Продержаться несколько дней.
Риг и я, не сговариваясь, сели в один вагон. Четверть часа я косил на первую скрипку глаза. Как он выглядит? Сильно ли изменился за прошедшие полтора года? Заметил ли меня? Смотрит ли в мою сторону?
Потом меня почему-то потянуло в тамбур. И буквально через минуту туда же пришел и он.
— Хорошо, что мы, наконец, увиделись, — говорил Риг, смущенно глядя в сторону. — Было очень трудно, когда ты оборвал общение. Прошло столько времени, но я все так же иногда…
Он замолчал и несмело посмотрел на меня. Возникла тягостная пауза.
— Свен тоже очень переживал… Он думает, что ты так поступил из-за того, что случилось в Ставангере. Его мучает чувство вины.
Я пожал плечами.
— Мы со Свеном очень много о тебе говорили. Он…
Риг смущенно мял в руках шапку. Никакого военного обмундирования нам не выдали. Говорят, формы просто нет, воевать будем в своем. Из казенного нам пообещали винтовку и коробку патронов. Осталось непонятно, однако, когда мы их получим. И когда нас научат стрелять.
— …Мы не могли ни о чем другом думать, ни о чем другом разговаривать… День за днем. Это было как наваждение. Мы не жили, лишь часами говорили о тебе.
Я молчал, глядя в сторону. Я ведь тоже не находил себе места. Тоже часами смотрел в темное окно. Принимал - снова и снова - то самое решение, но находил в себе силы изменить его до того, как пальцы успевали поднять трубку телефона. Я глушил свое волнение в весьма близких отношениях с Инге, ежесекундно про себя прося у нее прощения за это…
— А иногда мы весь вечер молчали, — говорил Риг. — Сидели, смотрели в пол и молчали. Каждая репетиция была болезненным напоминанием о тебе.
Я чувствовал раздражение. Зачем он мне все это рассказывает?
— Мы со Свеном очень сблизились…
— Ну и переспали бы! — бросил я.
Риг от неожиданности отпрянул. Такой тон, такие слова были на меня не похожи.
Я испугался, что он обиделся. Или, еще хуже, изменил свое мнение обо мне. С гримасой отвращения смотрит теперь на то, что некогда было «милым Мати».
А вдруг он сейчас уйдет? И зачем я буркнул эту глупость! Это ведь действительно оскорбительно!
Риг вдруг кивнул.
— Я так и думал, что ты знаешь, — сказал он со вздохом.
Я замер. Такого я никак не ожидал. И еще я не ожидал, что мне при этом станет больно.
А Риг продолжал:
— Мы были со Свеном любовниками всего несколько месяцев, Мати. Это было какое-то безумие. Раньше мы встречались каждый день, чтобы говорить о тебе. Теперь же мы ежедневно встречались, чтобы спать друг с другом…
Я изо всех сил старался показать, что его рассказ меня никак не затрагивает.
— А потом поняли простую вещь…
Риг неуверенно посмотрел на меня. Шапка в его пальцах, наконец, перестала шевелиться.
— Мы ведь не любим друг друга. Мы просто пытаемся заглушить тоску от разлуки с тобой. Мы проделывали друг с другом массу непристойностей, но думали, видели, чувствовали только тебя. Мечтали о тебе…
Риг втянул воздух носом. Он не знал, куда девать глаза.
— Свен постоянно называл меня твоим именем, а однажды и я потерял контроль и назвал его «Мати»…
Я взглянул на Рига и тут же отвел взгляд. Я боялся, что парень увидит, что я сейчас чувствую. Он же стоял весь напряженный, смущенный.
— Мы со Свеном очень много о тебе говорили. Он…
Риг замолчал, подбирая слова.
—…он тебя любит.
Я вздрогнул.
— И я… — Риг поднял на меня глаза, сглотнул. —…И я тебя люблю.
Все ощущения вдруг исчезли. Я стоял с пустой головой, бухающим сердцем, и глядел в тамбурное окошко ничего не видящими глазами.
— Я тебя люблю, — тихо повторил Риг после паузы.
Меня бросило в жар. Мне кажется, я в тот момент перестал дышать. Я не мог шевельнуться, не мог поднять взгляд.
Мы молчали. Долго молчали. Я пытался справится с собой…
Наш поезд, и без того едва ползший, встал. В чистом поле, вокруг один только снег. И темнота. Полярная ночь официально закончилась три дня назад, но темно все равно было постоянно.
— Секция А! — раздался зычный голос одного из капралов. — На выход! Три минуты на выгрузку!
Я и Риг вздрогнули и с испугом посмотрели друг на друга. Я попал в «секцию С», он же был как раз в «секции А».
— Секция А! — орал капрал с улицы. Он успел уже спрыгнуть на землю. — Немедленно на выгрузку!
— Мати! — поспешно проговорил Риг. Будто именно сейчас должен был за несколько секунд сказать то, на что не хватало времени раньше. — Мати…
Я закусил губу, чтобы у меня не вырвались слова, о которых я бы потом жалел. Я знал, что в жизни правильно, а что неправильно. Однажды я уже решил, что буду жить правильно. Что бы во мне сейчас ни происходило…
— Мати, а ведь мы с тобой больше никогда не увидимся…
Я вздрогнул. Такая мысль не приходила мне в голову. Но теперь, когда она была произнесена вслух, я вдруг понял, что так оно и есть — мы никогда больше не увидимся.
— Секция А! — истошно вопил капрал, казалось, просто у дверей нашего тамбура. — Кто останется в вагоне, будет считаться дезертиром!
— Позволь мне на прощание прикоснуться к тебе, — пробормотал Риг, краснея и пряча глаза.
Что?!
Я ошалело посмотрел на него. Прикоснуться? Он хочет меня потрогать? Сейчас? Здесь? Он ведь ощутит, что у меня эрекция…
То, что он может притронуться к какому-то другому месту, мне и в голову не приходило! Какой же я все-таки извращенец…
Риг протянул руку, расстегнул две пуговицы на моей куртке и сунул ладонь внутрь. Я почувствовал, как к моей груди прижались его пальцы.
— У тебя так стучит сердце! — пробормотал Риг.
Я сглотнул. Слов не было.
— Очень быстро… И сильно…
— Секция А!
Риг медленно вытащил ладонь. А потом резко повернулся, распахнул дверь тамбура и спрыгнул на землю.
Меня обдало ледяным ветром.