— Мне бы хотелось, чтобы мы не просто помирились. Мне очень хочется, чтобы мы опять стали друзьями. До той чертовой каморки мы ведь уже были друзьями. Давай сотрем тот день из памяти. Совершенно сотрем. И будем дружить. Мне этого очень хочется.
Он замолчал, глядя на меня.
Я улыбнулся.
Мы разговаривали вполне нормально. Прихлебывая горячий чай, я смеялся над анекдотами Свена, а он подробно расспрашивал меня о том, почему я не хочу становиться профессиональным скрипачом. Он сам, кстати, собирался ехать в Осло в консерваторию.
Меня, конечно, кололо воспоминание, как он насильно лапал меня в театре Ставангера, но я себя пересиливал и старался не подавать виду.
Расстались мы вполне нормально. Свен хлопнул меня по плечу, я поддал ему кулаком в бок, и мы разошлись в разные стороны.
*
Поскольку был уже поздний вечер (по меркам Йорпеланна, конечно), я влез в комнату Рига через окно. Там нечего было лазить — у растущего у стены дома дерева ветки располагались едва ли не как перекладины на лестнице.
Радиопередача, продолжение повести про полицейского детектива, соответствовала всем моим ожиданиям — много старых шуток и заранее известная всем, кроме следователя, разгадка.
Риг, видно вспомнив вчерашний день, первым улегся на диване, прижался к спинке, освобождая для меня место, и похлопал перед собой рукой. Я устроился перед ним, и мы продолжили слушать, беспрерывно обсуждая тупость создателей постановки.
Моя голова лежала на диванном валике. Прямо надо мной нависал Риг — он устроил свою голову на согнутой руке, и его лицо оказалось очень близко над моим. Спиной я чувствовал его тело. Иногда Риг подавался чуть вперед, иногда я отклонялся назад, так что это ощущение было вполне явственным.
То ли от этого, а может, потому, что было обычное время моих упражнений за закрытой дверью, я возбудился. Риг по-видимому тоже — я чувствовал задом его твердый стержень.
Наш разговор как-то само собой сполз на эротику. Мы, перебивая друг друга, стали придумывать, как можно было бы сочинить каждую очередную сцену, если бы радиопередачу сделали не по детективному роману, а по порнокарточкам. Благо, и у Рига, и у меня под матрацем было припрятано по полудюжине таких. Получалось весело, и мы беспрерывно ржали.
При этом у меня появилось такое же ощущение, как тогда, в Ставангере, когда в моей кровати лежало двое полуголых парней, и меня трясло от возбуждения. Сейчас я вдруг тоже обнаружил, что дрожу. Во всем моем теле отзывалось каждое прикосновение Рига. Ситуация повторялась настолько похоже, что я бы не удивился, если бы Риг вдруг заговорил о «дружеской помощи». Я даже не знаю, как бы отреагировал. Возможно, что-то мямлил бы в ответ. А может, возмутился. Или вообще поднялся с дивана и ушел. К счастью, ни слова про онанизм «вместе с друзьями» сказано не было.
Когда передача закончилась, Риг чуть приподнялся на локте и выключил радио. Потом вернулся на свое место. Я улегся на спину. Прямо надо мной оказалось лицо Рига. Он смотрел на меня. Как-то по-особому, взглядом, который я никогда раньше у него не видел. То есть, никогда не видел в реальной жизни…
Мы почти не разговаривали. Какие-то реплики, конечно, время от времени между нами проскакивали, реплики ни о чем, но в основном мы молчали. В полной тишине мы лежали на диване — я на спине, Риг на боку, прижимаясь ко мне — и смотрели друг другу в глаза. Между нами что-то происходило, что-то невидимое и неописуемое. Я тонул в глазах Рига и совершенно не замечал, как минуты идут за минутами. Атмосфера напряжения была вещественной, материальной, плотной. Мне было трудно дышать. Сердце колотилось. Меня всего трясло. Я чувствовал, как дрожит Риг. И чувствовал, как его эрегированный член, заключенный в плен брюк, прижимается к моему бедру. Конечно, мой член тоже рвался на свободу и, если бы Риг взглянул ниже, он, конечно, увидел бы это. Но он не отрывал взгляда от моих глаз.
Я знал, что то, что я испытываю, называется «возбуждение», но это было какое-то особое возбуждение. Оно было больше, чем желание. Оно было другим.
Мне хотелось переспать с Ригом. Как это чудовищно ни прозвучит, я хотел этого с Ригом, с парнем, с человеком одного с собой пола, да, я хотел с ним переспать, хотя и не понимал, чем конкретно я бы с ним занимался. Слово «содомия», слово ругательное, отдающее позором и тюрьмой, у меня почему-то в тот момент не всплывало – хотя именно сейчас оно было бы весьма уместно! Вместо этого у меня в голове крутились какие-то обрывки, смутные образы, неясные движения души. Они так и не оформились в цельную мысль, так и не стали осознанным желанием, кроме простой констатации – я хочу переспать с Ригом.
И я хотел еще чего-то. И это я тоже не смог бы объяснить словами, но из-за своей неописуемости это желание отнюдь не исчезало, терзая меня даже сильнее, чем просто желание. Я понимал, что такого возбуждения, такой разновидности возбуждения я никогда раньше не испытывал. Да и не должен был испытывать. Никогда!
Так мы пролежали полных минут пять. Потом кто-то прошел мимо двери комнаты, и я вскочил, будто подброшенный пружиной. Риг, красный от смущения, мгновенно сел на диване и стал зачем-то поправлять на себе одежду.
Неуклюже, сухо, я попрощался с ним и полез обратно в окно.
По дороге домой я исходил ненавистью к самому себе. Что же я за извращенец! Что за животное! Я был сам себе противен. Я злился на себя за все, что испытывал. Меня не злило, что Риг тоже дрожал, что у Рига тоже стояло. Нет! Но то, что испытывал желание именно я, что возбужден был я, так сильно возбужден, меня выводило из себя…
Эта злость не помешала мне, едва я влез в свою комнату, тут же заняться онанированием. Я водил смоченными слюной пальцами по члену, выгибался от удовольствия, а вместо фантазии вновь переживал то удивительное, непонятное, неописуемое ощущение, которое испытал на диване с Ригом. Целых пять минут тихих ничего не значащих слов, взглядов глаза в глаза, общих дыхания и жара тел, обоюдного растворения друг в друге, одного желания, одного на двоих!
Кончив, я почти сразу же пережил новую волну злости. Мало того, что я чувствовал, я еще под это и мастурбирую!
День девятнадцатый.
Был вечер пятницы, начинались выходные дни.
Сразу после ужина я пошел к Ригу. Без сомнений и колебаний. Даже наоборот, я весь день думал только о том, чтобы пойти к Ригу. Вчерашний приступ злости на себя мне никак не помешал сегодня представлять, как мы будем лежать на диване и слушать очередную часть приключений незадачливых полицейских.
Риг играл сам с собой в шахматы. Едва меня увидев, он сразу же махнул рукой на стул напротив, и я продолжил с этого момента.
Играли мы долго. Мама Рига позвонила моей маме по телефону, и они договорились, что я останусь ночевать здесь. Мне выдали набор постельного белья и пожелали не засиживаться допоздна.
Мы с Ригом поочередно сходили в ванную комнату и улеглись спать – я на по-солдатски узкой пружинной кровати Рига (я ведь был гостем!), он же на том самом диване.
Сон, однако, не шел. Я ворочался. Ворочался и Риг. Спустя минут десять мы начали тихонько переговариваться, а потом решили все-таки послушать радио. Полицейская история давно закончилась, передавали новости – европейские и местные.
Риг откинул одеяло, приглашая меня на свой диван, поближе к приёмнику. Был поздний вечер, и громко включать звук не стоило. Я увидел его полуобнаженное тело и на секунду замер, пялясь на розовые точки сосочков на его груди, полосочки мышц на животе, тонкие длинные бедра и, конечно, то, что слегка оттопыривало трусы между ногами.