Потом я поднялся и пошел к дивану, остро ощущая, что Риг тоже смотрит на меня. Тоже, в основном, между ног.
Я нырнул под одеяло, поерзал, устраиваясь, и замер, прижавшись к Ригу спиной. Бугорок должен был оказаться у меня где-то в районе задницы. Я его не чувствовал, но он должен был быть там!
Радио не мешало нам переговариваться. Мы обсуждали множество разных тем — новости, шахматы, оркестр. Я, как и вчера, лежал на боку, положив голову на подушку. Сзади ко мне прижимался Риг. Чтобы я не свалился с дивана, парень, удерживая меня, обхватил мой живот рукой, и я ощущал одновременно и его тело позади, и его ладонь на боку. Голова его, покоившаяся на согнутой руке, была прямо надо мной, и горячее дыхание касалось моего обнаженного плеча. Мы лежали в одних трусах под общим одеялом, и я, конечно, испытывал беспокойство, какое-то тянущее ощущение, напряжение. Воздух опять был плотный, конденсированный, насыщенный возбуждением. Мой член налился кровью, выпрямился и отвердел. Я чувствовал, как по нему пробегают волны сокращений.
Я продолжал болтать с первой скрипкой и в то же время ощущал прилив будоражащего, запретного волнения. Собственно, мне было приятно, что к моей спине прижимается грудь Рига, что его ладонь сжимает мой бок, что наши ноги переплелись, что моей задницы наверняка касается его бугорок, что у меня стоит и дергается от возбуждения пенис. В этом тумане возбуждения и эмоционального подъема я совершенно не чувствовал времени. Я мог бы так лежать бесконечно.
Риг наклонился ниже, чтобы сказать что-то, его тело прижалось ко мне плотнее. Тут я, наконец, почувствовал задом ту саму припухлость между его ног, которую я постоянно себе представлял, но которую до этого момента не чувствовал.
Я не успел даже понять, что это означает, а Риг уже опять склонился, чтобы подчеркнуть то, что он говорил, и я понял, что припухлость увеличилась. Буквально за несколько секунд стала больше. Она уже не была неопределенным бугорком. Между нами появилось нечто продолговатое и твердое…
Теперь я чувствовал член Рига постоянно. Любое шевеление – его или мое – заставляло наши тела соприкасаться плотнее, и его стержень явственно вжимался в мою ягодицу. Он оказывался то на одной половинке зада, то на другой, снова и снова, пока не лег между ними, в бороздку.
Я что-то говорил, Риг что-то говорил мне, но весь мир в тот момент сошелся на одном — ощущении вновь и вновь прижимавшегося ко мне тела. Твердый стержень все сильнее давил на мой зад, но мне почему-то даже в голову не приходило отодвинуться или вообще уйти обратно на кровать.
Новости закончились, начался концерт. Знакомые песни звучали одна за другой. А в это время твердое тело продолжало прижиматься ко мне, и ясно ощутимый член продолжал елозить по моему заду.
Я перестал следить за музыкой — я просто не мог. Наверное, я говорил невпопад, но Рига это не беспокоило. Он лишь наклонялся ко мне, чтобы лучше слышать, откидывался назад, а потом вновь склонялся совсем близко надо мной, чтобы сказать что-нибудь полушепотом. Я придумывал какой-то ответ, и первая скрипка тут же наклонялся, чтобы мне не нужно было говорить слишком громко. И при каждом движении его тело прижималось ко мне все крепче. Мне кажется, парень уже перестал от меня отклоняться, только налегал все крепче. И член его скользил в бороздке между ягодицами туда-сюда, снова и снова, и я весь был в этом движении, только о нем и думал.
В Ставангере уже было это — член Рига уже прижимался ко мне, к моему бедру, но там я не мог отдаться этому ощущению, а здесь я совершенно не стеснялся его, я в нем растворялся. Я чувствовал каждое движение. И, конечно, понимал, что давление тела становится чересчур сильным, что, несмотря на трусы на мне и трусы на Риге, под этим давлением раздвигаются мои ягодицы – член уже двигался между ними.
Думая об этом, чувствуя это, я пропустил тот момент, когда парень стал прижимать ко мне свои бедра уже без того, чтобы наклоняться ко мне. Просто налегал на меня, опять и опять. Я вдруг осознал, что его прижимания приобрели определенный ритм…
Было сильнейшее ощущение нереальности происходящего — наши реплики, музыка по радио, ночь, тишина по всему дому, и твердая палица, раз за разом заталкивающая ткань трусов мне меж ягодиц.
Тело Рига сильно прижималась ко мне. И ритмично. Рука вжималась в живот, вдавливая мое тело навстречу напрягающимся бедрам. Член парня теперь постоянно оставался меж ягодиц, затолкав в бороздку между ними трусы — и его, и мои.
Ощущение елозящей палки, казавшейся теперь такой толстой, такой твердой, дурманило меня. Я весь был в этих движениях. Наверное, если бы Риг остановился, я бы даже ощутил разочарование…
Но Риг не останавливался.
Мы продолжали о чем-то полушепотом разговаривать. Думаю, Риг даже не отдавал себе отчета в том, что творит его тело. Наверное, он думал, что мы просто слушаем радио…
Когда его бедра сделали несколько сильнейших нажимов, будто пытаясь продырявить мой зад, а потом замерли, напрягшись, он еще пытался что-то сказать. Слов не получилось, и начатая фраза закончилась прерывистым звуком.
И тут я почувствовал, как мои трусы, плотным жгутом утрамбованные между ягодиц, вдруг стали влажными. Сразу, в одно мгновение. Влага была горячей, очень горячей, неожиданно горячей. И обильной.
Риг дернулся и испуганно от меня отстранился.
И тут до меня дошло!
Я вывернулся из-под его руки и вскочил. Трусы перекрутились, и одна моя ягодица была совершенно голой — вся ткань, прикрывавшая ее, оказалась между половинками попы. Но это как раз было меньшей из бед!
Я коснулся жгута сзади и сразу почувствовал, что он покрыт чем-то тягучим, липким, горячим, слизистым.
Риг лежал, прижавшись спиной к дивану. Вид у него было ошарашенный. Длинный стержень у него между ног натянул трусы так, что, казалось, они вот-вот прорвутся. Ткань собралась на этом стержне. В другой момент я бы заворожено уставился на это зрелище, но сейчас я видел только, как от стержня по натянутой ткани стремительно расползалось во все стороны большое влажное пятно, просачиваясь наружу неровными белесыми потеками.
Я лихорадочно стал ощупывать свой зад. Вся ладонь и пальцы оказались в липкой жидкости. Я поднял руку и почувствовал запах, который ни с чем нельзя перепутать.
— Ты что! — прошипел я, все еще не в силах поверить в то, что произошло. — Ты что, кончил на меня!
*
Спустя тысячи неуклюжих извинений и робких, напуганных попыток оправдаться со стороны Рига и несколько возмущенных речей с моей стороны, я получил чистые трусы из шкафа нашей первой скрипки и ушел в ванную комнату. Мы не то, чтобы помирились, но дальше обсуждать случившееся перестали.
Я смыл сперму с себя. Это заняло три минуты. Еще три минуты я боролся с соблазном помастурбировать — воспоминания о трущемся между ягодицами члене, стоне Рига и внезапно появившейся влаге будили во мне дикое желание, просто-таки невыносимое желание! Я бы наверняка занялся онанированием, но под дверью приплясывал Риг, у него тоже трусы были в семени, и ему тоже не терпелось умыться.
Я уступил ему место и поплелся в кровать.
Когда Риг вышел из ванной, с дрожащими капельками воды на груди и спине, с беспорядочно торчащими во все стороны мокрыми волосами, в чистых трусах, между ног у него торчала все та же твердая палка. Он, похоже, опять возбудился.
Я ухмыльнулся. Наверное, и ему хотелось помастурбировать. И он не делал этого только из-за того, что я был рядом…
Мы обменялись какими-то малозначительными фразами. И всерьез вознамерились поспать…