То был испанец, работавший на соседней солеварне. Он возвращался в город, когда встретился с жандармами. Так как он сказал им, что каждый день ходит из города в солеварню и обратно, они решили свести его к бригадиру, чтобы тот его допросил. А он не отказался следовать за ними.
Увидев испанца, бригадир спросил, не видел ли он среди рабочих солеварни двух чужестранцев.
— Нет, бригадир, — ответил человек. — Но нынче рано поутру, через час после того, как я вышел из города, я заметил двух человек, которые вышли на берег в самых верховьях Лемского канала.
— Двух человек, говоришь?
— Да. Но в наших местах думали, что преступников уже казнили нынче утром в Пизинской башне; весть о побеге к нам ещё не дошла, вот я и не обратил внимания на этих людей. Теперь, когда я знаю, в чём дело, я бы не удивился, если б это они самые и оказались.
Сидя в тёмном чулане, Шандор и Батори слушали, затаив дыхание, этот разговор, от которого, быть может, зависела их судьба. Итак, в ту минуту, когда они выходили на берег канала, их кто-то заметил.
— Как тебя зовут? — спросил бригадир.
— Карпена, я работаю в здешней солеварне.
— А ты узнал бы людей, которых видел сегодня утром на берегу Лемского канала?
— Да. Может быть…
— Так вот, отправляйся в город, сообщи все это полиции и предложи ей свои услуги.
— Как прикажете.
— Знаешь ли ты, что тот, кто разыщет беглецов, получит в награду пять тысяч флоринов?
— Пять тысяч флоринов!
— А тот, кто даст им приют, угодит на каторгу!
— Первый раз слышу!
— Ну, ступай! — сказал бригадир.
Выслушав сообщение испанца, жандармы заторопились. Бригадир приказал им тотчас садиться в седло, и хотя уже темнело, они отправились ещё раз обшарить берега Лемского канала. Карпена же быстро зашагал по направлению к городу, думая о том, что, если ему посчастливится изловить беглецов, он получит кругленькую сумму, которая будет выплачена из средств графа Шандора.
После отъезда жандармов Матиас Шандор и Иштван Батори некоторое время сидели притаившись, не решаясь выйти из тёмного чулана, служившего им убежищем. Они думали о том, что теперь, когда жандармы напали на след, когда их видели и могли опознать, им слишком опасно оставаться в Истрийской провинции. Необходимо как можно скорей покинуть эту страну и либо отправиться в Италию, переплыв Адриатическое море, либо пересечь Далмацию, пройти военные заставы и перебраться через австрийскую границу.
Первый путь, казалось, был надёжнее, только бы им удалось раздобыть лодку или убедить какого-нибудь рыбака перевести их на итальянский берег. На этом они и порешили.
Вот почему около половины девятого, когда окончательно стемнело, Матиас Шандор и его спутник, покинув заброшенную ферму, двинулись на запад, к побережью Адриатического моря. Однако им пришлось идти по дороге, чтоб не завязнуть в Лемских болотах.
Но, быть может, эта неизвестная дорога связывала город с Триестом, сердцем Истрии? Идти по ней — не значило ли двигаться навстречу самой большой опасности? Да, конечно! Но другого выхода не было.
Около половины десятого на расстоянии четверти мили впереди показались смутные очертания города, но его было трудно узнать в темноте.
Дома громоздились уступами на скалистом массиве, возвышавшемся над морем, а внизу виднелась глубокая бухта, служившая гаванью. Над городом поднималась высокая колокольня, в темноте похожая на громадное копье.
Матиас Шандор твёрдо решил не входить в этот город, где двух иностранцев могли скоро заметить, и, если возможно, обогнуть его стены и выйти прямо к морю.
Но возле города ничего не подозревавших беглецов заметил человек, видевший их на берегу Лемского канала, тот самый Карпена, чьё сообщение бригадиру жандармов они недавно слышали; он издали последовал за ними. Соблазнившись богатой наградой, испанец решил понаблюдать за дорогой, и, к несчастью для наших друзей, ему удалось снова напасть на их след.
В это время из городских ворот выехал небольшой полицейский отряд и чуть не перерезал им дорогу. Они бросились в сторону и поспешно направились к морскому побережью вдоль городской стены.
Впереди они заметили скромный рыбацкий домик, его окошки были освещены, а дверь полуоткрыта. Если Матиас Шандор и Иштван Батори не найдут здесь убежища, если их откажутся впустить — они пропали! Искать тут приюта — значило рисковать головой, но у них не было выбора.
Друзья подбежали к домику и остановились у входа.
Какой-то человек чинил сети при свете судовой лампы.
— Друг мой, — спросил граф Шандор, — не скажете ли вы, что это за город?
— Ровинь.
— А кто хозяин этого дома?
— Рыбак Андреа Феррато.
— Не согласится ли Андреа Феррато приютить нас на эту ночь?
Андреа Феррато оглядел незнакомцев, подошёл к двери и заметил полицейский отряд, выезжающий из-за угла городской стены. Без сомнения, он сразу догадался, что за люди пришли просить у него приюта, и понял, что ещё минута — и они пропали…
— Входите, — сказал он.
Однако беглецы не спешили переступить его порог.
— Друг мой, — сказал граф Шандор, — тот, кто выдаст узников, бежавших из Пизинской башни, получит в награду пять тысяч флоринов!
— Знаю.
— А тот, кто их укроет, пойдёт на каторгу!
— Знаю.
— Вы можете нас выдать, если хотите…
— Я уже сказал вам — входите, да поживей! — ответил рыбак.
И Андреа Феррато запер дверь в ту минуту, когда отряд жандармов подъезжал к его дому.
Глава восьмая
В ДОМЕ РЫБАКА ФЕРРАТО
Андреа Феррато был корсиканец, уроженец маленького портового городка Санта-Манца в округе Сартен, на восточном побережье острова, недалеко от его южного мыса. Кроме Санта-Манца, Бастии и Порто-Веккьо, на этом берегу Корсики нет других портов. Это побережье, некогда причудливо изрезанное, теперь имеет однообразные очертания, — в течение тысячелетий море постепенно размыло его мысы, заполнило наносами заливы, сгладило выступы, уничтожило бухты.
Здесь, в узком проливе между Корсикой и Италией, а иногда среди скал пролива Бонифачо и у берегов Сардинии, рыбачил Андреа Феррато.
Лет двадцать тому назад он женился на молодой девушке из тех же мест. Спустя два года у них родилась дочь, которую назвали Марией. Ремесло рыбака не из лёгких, особенно когда приходится заниматься ещё и ловлей кораллов, которые образуют подводные рифы в самых опасных местах пролива. Но Андреа Феррато был человек смелый, сильный, не знающий усталости, он так же ловко управлялся с сетями, как и с драгой. Дела его шли неплохо. Жена Феррато, деятельная и толковая женщина, очень умело вела хозяйство в их маленьком домике в Санта-Манца. И муж и жена умели читать, писать и считать, — словом, были людьми сравнительно образованными, особенно если вспомнить, что, по данным статистики, из 260 тысяч человек, населяющих Корсику, 150 тысяч и по сей день неграмотны.
Может быть, именно благодаря своей образованности Андреа Феррато — итальянец по происхождению, как и большинство корсиканцев, — скорее походил на француза и образом мыслей, и чувствами, и симпатиями. А в те времена этого было достаточно, чтобы в округе к нему относились с неприязнью.
Население этого глухого южного района, удалённого от крупных городов Бастии и Аяччо и от административных центров острова, в глубине души оставалось враждебным ко всему не итальянскому. Такой положение вещей достойно сожаления, однако можно надеяться, что с распространением просвещения оно постепенно изменится.
Как уже было сказано, семья Феррато вызывала к себе глухую неприязнь окружающих. Но на Корсике от недружелюбия до ненависти один шаг, а от ненависти до насилия и того меньше. Вскоре эти отношения обострились до крайности. Однажды Андреа, выведенный из себя угрозами грубого соседа, к слову сказать, изрядного негодяя, в порыве гнева совершил убийство и должен был бежать.
Андреа Феррато был не таким человеком, чтобы скрываться в маки и вести непрерывную войну как с полицией, так и с родными и друзьями убитого, войну, где одно убийство влечёт за собой другое, — ведь в конце концов месть неминуемо настигла бы и членов его семьи. Он решил покинуть Корсику. Ему удалось незаметно бежать из посёлка и перебраться на побережье Сардинии. Жена его продала их маленький участок, уступила за небольшие деньги домик в Санта-Манца, распродала все имущество, лодку, рыболовные снасти и вместе с дочкой отправилась к мужу. Феррато навсегда отказался от мысли вернуться на родину.