Петер не в силах был договорить. При мысли об этом негодяе, который стал мужем Савы, разум его помрачился, глаза закрылись, и казалось, он вот-вот умрёт, словно рана его вновь раскрылась.
В одно мгновение доктор привёл его в чувство и, глядя на несчастного, прошептал:
– Саркани! Саркани!
После перенесённого нервного потрясения Петеру следовало бы немного отдохнуть, но ему было не до отдыха.
– Доктор, – сказал он. – Вы мне обещали, что сначала расскажете историю доктора Антекирта с того момента, как граф Матиас Шандор бросился в волны Адриатики…
– Да, Петер.
– А потом расскажете о графе Матиасе Шандоре то, что мне о нём ещё неизвестно.
– У тебя хватит сил меня выслушать?
– Говорите!
– Хорошо! – ответил доктор. – Лучше покончить с этими тайнами, которые ты имеешь право знать, покончить с теми ужасами, которыми полно прошлое, чтобы больше уже никогда не возвращаться к ним! Петер! Неужели ты мог подумать, что если я уехал из Гравозы, значит я бросил тебя? Слушай же! Потом суди обо мне сам!
Тебе известно, Петер, что накануне того дня, когда была назначена казнь, я с товарищами сделал попытку бежать из крепости Пизино. Но в ту минуту, когда Ладислав Затмар собирался последовать за нами, он был схвачен тюремщиками. А нас с твоим отцом унёс бурный поток, и нас не могли догнать.
Чудесным образом миновав водовороты Фойбы, мы вышли на берег Лемского канала, но тут мы попались на глаза одному негодяю, который поспешил продать наши головы, ибо правительство назначило за них крупную награду. Нас настигли в Ровине в тот самый час, когда рыбак, давший нам приют, собирался нас перевезти на другую сторону Адриатики; твоего отца схватили и снова заключили в Пизино. Мне же посчастливилось ускользнуть от преследователей. Все это тебе уже известно, но кое-чего ты ещё не знаешь.
Ещё до того, как этот испанец – его зовут Карпена – совершил предательство, стоившее жизни рыбаку Андреа Феррато, двое негодяев продали властям тайну триестского заговора.
– Их имена? – вскричал Петер Батори.
– Спроси сначала, как удалось разоблачить этих предателей, – сказал доктор.
И он описал всё, что произошло в тюремной камере, рассказал, как благодаря своеобразному эффекту акустики он узнал имена двух доносчиков.
– Назовите их, доктор! – снова вскричал Петер Батори. – Вы должны назвать мне их!
– Я и назову.
– Кто же это?
– Один из них – счетовод, который проник в качестве соглядатая в дом Ладислава Затмара. Это человек, который покушался на тебя. Это Саркани.
– Саркани! – воскликнул Петер, у которого хватило сил подойти к доктору. – Саркани! Этот подлец! И вы все это знали! И вы, друг Иштвана Батори, вы, предлагавший его сыну своё покровительство, вы, которому я доверил тайну моей любви, вы, поддержавший эту любовь, – вы позволили этому мерзавцу войти в дом Силаса Торонталя, когда вам достаточно было сказать одно слово, и двери особняка закрылись бы перед ним! И вы своим молчанием поощряли преступление… да, преступление, в результате которого несчастная девушка стала добычей Саркани!
– Да, Петер, я сделал это!
– Почему же?
– Потому что она не могла стать твоей женой.
– Не могла? Почему?
– Потому что, если бы Петер Батори женился на Саве Торонталь, это было бы ещё более ужасным преступлением!
– Но почему? Почему? – повторял Петер в полном отчаянии.
– Потому что у Саркани был сообщник! Да, мерзкие козни, из-за которых погиб твой отец, они затеяли вдвоём… И этот сообщник… Тебе надо, наконец, узнать, кто это такой… Это триестский банкир Силас Торонталь!
Петер слышал. Петер понял. Ответить у него не было сил. Уста его судорожно сомкнулись. Охваченный ужасом и отвращением, он замер на месте. Его глаза с расширенными зрачками, казалось, созерцали бездонный мрак.
Это продолжалось лишь несколько секунд, в течение которых доктор сомневался – выживет ли пациент, подвергнутый им такой страшной операции.
Но Петер Батори был человеком несокрушимой воли. Ему удалось подавить все обуревавшие его порывы. Несколько слезинок скатилось по его щекам. Потом, опустившись в кресло, он покорно положил руки в протянутую руку доктора.
– Петер! – сказал тот ласково и многозначительно. – Для всего света мы с тобою оба умерли. Теперь я одинок в мире, у меня нет больше друзей, нет больше потомства… Хочешь быть мне сыном?
– Да… отец! – ответил Петер Батори.
И они обнялись, как отец и сын.
3. ЧТО ПРОИСХОДИЛО В РАГУЗЕ
Пока на Антекирте совершались описанные выше события, вот что происходило в Рагузе.
Госпожи Батори уже не было в этом городе. После смерти её сына Борику и кое-кому из их друзей удалось увезти её из Рагузы. В первые дни можно было опасаться, что несчастная мать потеряет с горя рассудок. И действительно, эта энергичная женщина стала проявлять признаки умственного расстройства, тревожившие докторов. При таких обстоятельствах госпожу Батори по совету врачей, увезли в деревушку Винтичелло, к другу её семьи. Здесь ей был обеспечен прекрасный уход. Но что могло утешить несчастную женщину, лишившуюся и мужа и сына?
Старый слуга решил не покидать её. Поэтому дом на улице Маринелла был наглухо заколочен, и верный Борик последовал за госпожой Батори.
Имя Савы Торонталь, которую мать Петера Батори прокляла, в их разговорах никогда не упоминалось. Они даже не знали, что её свадьба отложена на неопределённый срок.
Девушка находилась в таком состоянии, что её пришлось уложить в постель. Ужасный и к тому же неожиданный удар сразил её. Любимый ею человек умер… умер несомненно от отчаяния!.. Это его тело везли на кладбище в тот час, когда она выезжала из дому, чтобы заключить ненавистный ей союз!
Целых десять дней, то есть до шестнадцатого июля, Сава находилась в тяжёлом состоянии. Мать не отходила от больной. Но госпоже Торонталь не суждено было долго ухаживать за дочерью, ибо сама она немного спустя смертельно заболела.
О чём же разговаривали мать и дочь в эти долгие, томительные часы? Об этом легко догадаться. Среди рыданий и слез беспрерывно повторялись два имени: Саркани и Петер. Первое вызывало у них проклятия, а второе, ставшее теперь только именем, высеченным на могильной плите, вызывало неиссякаемые слёзы.
Эти беседы, – в которых Силас Торонталь никогда не принимал участия (он даже избегал встречаться с дочерью), – кончились тем, что госпожа Торонталь сделала ещё одну попытку воздействовать на мужа. Она хотела, чтобы он отказался от этого брака, одна мысль о котором вызывала в Саве отвращение и ужас.
Банкир остался непоколебим. Если бы он решал этот вопрос один, без давления со стороны, быть может, он и внял бы увещаниям жены, а то и сам одумался бы. Но сообщник имел на него огромное влияние, поэтому он наотрез отказался выслушать жену. Свадьба Савы и Саркани – дело решённое, и она состоится, как только улучшится здоровье девушки.
Легко представить себе, в какую ярость впал Саркани, когда произошло неожиданное осложнение, нарушившее его планы, как приставал он к Силасу Торонталю, торопя его со свадьбой. Конечно, это только отсрочка, но если болезнь Савы затянется, все его планы могут рухнуть. С другой стороны, он не мог не знать, что Сава питает к нему непреодолимое отвращение.
Но в какую лютую ненависть перешло бы это отвращение, если бы девушка узнала, что Петеру Батори был нанесён смертельный удар тем самым человеком, которого ей навязывают в мужья!
Саркани же был очень доволен, что устранил соперника. Он не испытывал ни малейших угрызений совести; казалось, ему были чужды человеческие чувства.
– Какое счастье, что этому парню пришла в голову мысль покончить с собой! – сказал он однажды Силасу Торонталю. – Чем меньше останется представителей рода Батори – тем лучше для нас! Право, само небо покровительствует нам!
И действительно, что осталось теперь от трёх семейств – Шандор, Затмар и Батори? Лишь одна старая женщина, дни которой сочтены. Да, казалось, бог покровительствует этим негодяям, и покровительство это скажется в полной мере в тот день, когда Саркани станет мужем Савы Торонталь, а следовательно, владельцем всех её богатств.