Матильда
Много лет видела она эту улицу, прохожих и потоки машин. Дни и ночи сменяли друг друга, а она все смотрела вдаль своими прекрасными глазами. Одетая всегда модно и по сезону, она привлекала внимание. Мужчины любовались ее фигурой и внешностью, женщины – шмотками, что были на ней надеты. Старый пластиковый женский манекен, годами стоявший в витрине магазина, носил имя Матильда. Почему именно Матильда – никто из нынешних продавцов не знал, но все называли куклу только так. Ее не особенно любили: ведь она не разбиралась, переодевать ее было трудно, а рукава цеплялись за растопыренные тонкие пальцы. Цвет кожи ее был желтоватый, кое-где по туловищу и лицу разбегались мелкие трещинки, а местами отвалилась краска, обнажая полупрозрачный материал основы. Но она до сих пор была красива: изящные линии тела, томный взгляд, кокетливые прядки прически…
Расширив ассортимент, магазин стал торговать и одеждой для мужчин. По такому случаю был приобретен мужской манекен. Девчонки-продавщицы тут же окрестили его Сашей, потому что одной он напомнил бывшего бойфренда. Саша тоже был хорош: высокий, мускулистый, с белозубой добродушной улыбкой. Он сиял новенькой кожей и лакированными волосами. Матильда была очарована. Существование приобрело для нее новый смысл! Теперь они стояли в витрине рядом, и руки их соприкасались. Они безмолвно переговаривались обо всем и делились секретами, а ночью смотрели на звезды и фонари… Ей было хорошо и уютно рядом с ним. Когда с нее снимали наряд, чтобы надеть другой, - Саша косил глаза, и она смущалась. Хотя, по большому счету, тело ее представляло собой лишь набор анатомически правильных выпуклостей и впадин где надо, без всякой конкретики. А она любовалась кубиками пресса, вылепленными у него на животе…
Текли дни, весна расцвела в лето, лето съежилось в осень…
И тут принесли ее. Вот уж красавица, так красавица – глаз не оторвать! Тело из папье-маше цвета легкого загара – разборное. Руки и длиннющие ноги снимаются, и даже кисти откручиваются. Верхняя часть туловища отсоединяется от нижней – как удобно менять на ней одежду! У нее были пушистые ресницы и целых три съемных парика: рыжий кудрявый хвост, черное каре и белые косички. И тело ее выглядело, как настоящее женское тело! У нее даже были брусничного цвета соски! У нее даже были ямочки над ягодицами! А потрясающе милое личико с чуть капризным выражением и пухлыми губками! Ах! Ее поставили между Матильдой и Сашей, и он сразу был покорен. Теперь к новенькой прикасался он узкими ладонями. Теперь с ней он беседовал о погоде и о любви…
Матильда переживала, и, наверное, от этого сеточка трещинок расползлась по всему ее лицу, шее и груди.
И тогда ее выбросили. Раздетую, несмотря на накрапывающий дождик, вынесли и засунули в мусорный контейнер. Она удивленно рассматривала двор – ведь до этого она никогда не видела ничего, кроме кусочка улицы за стеклом витрины…
...Оранжевый мусоровоз опустошил свое зловонное нутро на городской свалке. Матильда выпала последней и теперь лежала на куче всякого гнилья. Здесь ее и увидел бомж. Он перестал ковырять острой палкой в отходах и понес куклу домой, нежно прижимая к груди. Домом ему служила выкопанная в соседней лесополосе землянка. В ней стоял грубый самодельный топчан с грязным матрасом, из которого клочьями лезла вата, деревянные ящики, большой таз с отколовшейся эмалью и несколько бутылок с водой. В углу располагалась печка, сложенная из обломков кирпича и обмазанная глиной.
Бомж бросил пакет с набранной на свалке всячиной у двери и положил Матильду на топчан. Он шептал одно слово: «Маша, Маша…», и глаза его стали мокрыми. Манекен был так похож на его бывшую жену…
Да, когда-то у него было и имя – Сережа, и дом, и жена. Он тогда только вернулся из армии и влюбился в Марусю безумно. Красивая, яркая, наглая, никогда за словом в карман не полезет! Сходу женился и привел ее в родительскую квартиру. И все стали жить по Машиной указке. Даже свекровь, женщина властная, и та уступила Машкиному норову. А Сергей был счастлив. Он любил ее до одурения, до дрожи в ногах, до сухости во рту. Он был счастлив, пока она, родив сына, не вышла на работу. Она сказала, что не для того оканчивала институт, чтобы возиться с пеленками.
И началось… Гуляла в открытую. Когда Сергей уходил в ночную смену, ее привозили под утро, захмелевшую, невменяемую, пропахшую запахом чужих сигарет. Он пытался с ней поговорить – она дерзила и хохотала ему в лицо. Поднять руку на нее он не смел. Оставался один выход – бутылка. Он постепенно спивался и любил Машу по-прежнему. Но теперь она была для него недоступна. Он почти не заметил, как умерла мать, а их с Машей развели. Он перестал видеть сына – она отправила его к своим родителям. А потом Маша привела в их двухкомнатную квартиру (Серегину квартиру, если что) нового мужа. Юриста. И юрист быстренько устроил так, что Сергей потерял право на проживание.
Он оказался на улице, а потом здесь, на свалке. У него давно не было имени и возраста, жилья и родных, друзей и женщин. У него не было никого и ничего. И он давно уже не думал ни о чем, кроме выпивки. Даже ел не каждый день, но без алкогольного зелья не мог. И вдруг эта кукла, так похожая на любимую, всколыхнула его память. Он в мыслях снова вернулся туда, далеко, где был их мир, заполненный радостью. Всю ночь он обнимал манекен, целовал его и гладил по холодным щекам, запивая слезы дешевой бормотухой.
А под утро повесился на ближайшей ольхе, с трудом завязав скользящий узел корявыми обмороженными пальцами.
Прошло время. Веревка, перекинутая через сук дерева, сгнила, обрушив исклеванные птицами останки в высокую траву, где их растащили мелкие зверушки. Землянка заросла бурьяном так, что вход было не найти. Но там, внутри, лежала на топчане Матильда. Земля с потолка сыпалась ей прямо в красивые нарисованные глаза, но это ее не беспокоило. Она размышляла о странностях человеческой любви и грустила.