— Альберт, — сказала она.
— Да?
— Я полагаю, в той последней бутылочке, что мы дали ей только что, не было ни капли твоего маточного молочка?
— Не понимаю, с чего бы тебе так полагать, Мейбл.
— Альберт!
— Что случилось? — спросил он мягким, невинным тоном.
— Как ты посмел! — прокричала женщина.
На крупном бородатом лице Альберта Тейлора появилось страдальческое и озадаченное выражение.
— Я полагаю, тебе бы надо радоваться, что она получила новую большую дозу этого вещества. Лично я радуюсь этому. А это действительно большая доза, Мейбл, поверь мне.
Женщина стояла в дверном проёме, сжимая в руках спящего младенца и уставившись на мужа громадными глазами. Она стояла очень прямо, тело буквально застыло от гнева, лицо побледнело, а губы сжались плотнее, чем обычно.
— Попомни мои слова, — продолжал Альберт, — я готов побиться о заклад, что скоро мы получим первый приз на любом конкурсе младенцев, младенцев всей страны. Эй, а почему бы тебе не взвесить её прямо сейчас и не посмотреть, какой будет результат? Хочешь, Мейбл, я схожу за весами и мы определим, насколько она тянет?
Женщина прошла прямо к большому столу в центре комнаты, положила на него ребёнка и стала быстро распелёнывать его.
— Да! — резко проговорила она. — Принеси весы!
Она продолжала скидывать с ребёнка нижнюю одежду.
Наконец она отколола скреплявшую подгузник булавку и оставила младенца совершенно голым.
— Но, Мейбл! — воскликнул Альберт. — Это же какое-то чудо! Она толстенькая, как пончик!
И в самом деле, по сравнению с недавним временем количество веса, который девочка набрала, казалось поразительным. Маленькая впалая грудка с выступавшими со всех сторон рёбрами была сейчас плотной, округлой, наподобие бочонка, а живот гордо выпячивался ввысь. Как ни странно, ручки и ножки, казалось, отстали в своём развитии: такие же короткие и худенькие, они походили на маленькие палочки, выступавшие из жирного мяча.
— Посмотри! — воскликнул Альберт. — У неё на животике уже начал прорастать пушок — это чтобы ей теплее было! — Он протянул руку и хотел было уже пощекотать этот нежный, шелковистый, желтовато-коричневый пух, неожиданно появившийся на животе младенца.
Возникла небольшая пауза. Он сцепил руки перед собой на уровне груди и потирал ладони одну о другую, издавая при этом мягкий скребущий звук.
— Ты помнишь ту цитату, которую я прочитал тебе из журнала? Насчёт крыс? Позволь мне объяснить, как всё было дальше? «Стилл и Бардетт обнаружили, что мужская особь крысы, которая прежде была неспособна к размножению…» — Он заколебался, затем улыбка его расползлась шире, обнажая зубы.
— Ты ухватила мою мысль, Мейбл?
Она стояла неподвижно и смотрела на него.
— В тот самый первый раз, когда я прочитал эту фразу, Мейбл, я подпрыгнул в кресле и сказал себе, что если это действует на какую-то вонючую крысу, то не существует на свете таких причин, почему оно не подействовало бы также на Альберта Тейлора.
Он снова сделал паузу, наклоняя голову вперёд и чуть поворачиваясь одним ухом в направлении жены, явно ожидая, что та что-нибудь скажет. Она, однако, ничего не сказала.
— И другое ещё, — продолжал он. — Я почувствовал себя настолько восхитительно, Мейбл, настолько отлично от того, что я чувствовал прежде, что продолжал принимать его даже после того, как услышал от тебя эту радостную новость. За последний год, я, должно быть, проглотил вёдра этого молочка.
Большие, тяжёлые, встревоженные женские глаза напряжённо всматривались в лицо стоящего мужчины, в его шею. Нигде на этой шее, даже по краям, за ушами, не было видно ни одного участка обнажённой кожи.
Всё это пространство вплоть до того места, где она уходила под воротник, было покрыто теми самыми коротенькими, шелковистыми, желтовато-чёрными волосками.
— Кстати, — сказал он, отворачиваясь от неё и бросая на младенца взгляд, полный любви, — на таких крохотных детей оно оказывает даже более сильное воздействие, чем на взрослых, вроде меня. Да ты только посмотри на неё, разве не так?
Глаза женщины медленно сместились вниз и остановились на ребёнке. Младенец голым лежал на столе — жирный, белый, словно впавший в коматозное состояние, — чем-то напоминая собой гигантскую черву, завершавшую период своего личиночного развития и готовившуюся к тому, чтобы вскоре предстать миру с крыльями и жалом.
— Почему ты не укроешь её, Мейбл? — спросил он. — Мы же не хотим, чтобы наша маленькая маточка простудилась.