- Вы вообще предпочитате о многом умалчивать.
И вдруг мне неудержимо захотелось расколоться. Кому еще как не этой француженке, прелестной во всех отношениях, кроме разве одного: она была следователем и вела дело об исчезновении моей жены.
- Лена вашего приблизительно возраста, - сказал я.
Если сложить два ваших возраста, получится мой. Отсюда вечный страх, что с ней что случится. Боялся ее потерять. Была мне как дочь. Так и думал про обеих: мои девочки. Стоило ей, не предупредив, запоздать на час-другой, дико нервничал. И всегда удивлялся, когда появлялась цела-невредима. Пока не пропала в Фанди.
- На час-другой? Не больше? - продолжала давить мне на подкорку мамзель Юго, не заметив, насколько я был близок к исповеди. - А те же ваши соседи говорят, что она уходила от вас.
- Случалось, - признал я с неохотой. Совсем другое хотел я ей поведать. Но она меня как-то расхолодила.
- Надолго?
- Бывало и надолго.
- И где была?
- Без понятия.
- И не полюбопытствовали?
- Представьте, нет.
- Почему?
- Не хочешь, чтобы тебе солгали, ни о чем не спрашивай. А есть кое-что похуже, чем ложь.
- Что?
- Правда. Иногда лучше мучиться незнанием, чем знать все как есть.
Говорил совсем не то, что думал.
- Вы часто ссорились?
- В последнее время - да.
- Из-за чего последняя ссора?
- На почве ревности, - сказал я, не вдаваясь в подробности.
- Из-за брата?
Я молчал.
- Мне надо поговорить с вашей дочкой.
Позвал из другой комнаты Танюшу. По первой реплике судя, подслушивала:
- Папа ни в чем не виноват. Мама его доводила!
Последнее слово было из моего словаря - как часто, должно быть, кричал Лене: "Не доводи меня!" "Сам не заводись", - отвечала Лена. Как я уже говорил, ее раздражало, что Танюша неизменно берет мою сторону.
- Никто ни в чем не винит твоего папу, - успокоила мадемуазель Юго Танюшу.
- А зачем тогда вы приехали?
- Чтобы найти твою маму.
- Маму надо искать не в Нью-Йорке, а там, где она потерялась - в лесу.
В логике Танюше не откажешь. Точно так же вмешивалась она в наши супружеские контроверзы, пытаясь внести хоть какую-то связность в обвинения, которыми мы с Леной обменивались. Больше всего от нее доставалось именно Лене. А может дети и вовсе не эмоциональны?
В любом случае, зря беспокоился за Танюшу - не мадемуазель Юго ее, а она смущала мадемуазель Юго. На этот раз та, однако, нашлась:
- Вот мы и хотим узнать, что произошло в лесу перед тем, как твоя мама потерялась.
- Кто это "вы"? - спросила моя Танюша, оглядевшись в поисках коллег мадемуазель Юго.
- Мы - это люди, которые ищут твою маму, - охотно объяснила ей мадемуазель Юго. - Я - только одна из них. Наша цель - понять, что произошло в тот день, когда твоя мама исчезла.
- Мама утонула, - не моргнув глазом, сказала Танюша.
Мадемуазель Юго оторопело глядела на мою дочь, а потом перевела взгляд на меня, ища помощи.
Сочувственно улыбнулся, но промолчал.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что в лесу она была как зверь, а плавала плохо.
- Когда ты последний раз видела маму?
- Когда она нас подвезла к началу тропы. Папа накричал на маму, взял меня за руку, и мы ушли.
Мадемуазель Юго глянула на меня не без торжества.
Мне все равно - я дал слово не вмешиваться. Да и кто из мужей время от времени не обзывает жену последними словами, кои они заслужили? Оскорбление - еще не убийство. Более того, если знать силу слов и умело ими пользоваться, то и убивать не надо. Все убийства - на почве косноязычия.
Танюшу я явно недооценил.
- А потом она спрыгнула в океан, и океан ее поглотил.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что когда я обернулась, мама глядела нам вслед. Будто в последний раз.
- Последний раз?
- Да, последний. Ведь она нас больше никогда не увидит.
- Откуда ты знала, что она так думала?
- Догадалась, - сказала Танюша и самодовольно улыбнулась.
- М мама с папой часто ссорились?
- Часто. Мы с мамой - еще чаще. Но я ее не убивала. И папа не убивал. Она сама убилась, потому что была некрофилка.
- Некрофилка? - Мадемуазель Юго нервно сняла очки и снова надела.
- Так папа ей говорил.
- А ты сама знаешь, что такое некрофилка?
- Знаю. Это тот, кто умереть хочет больше, чем жить, чтобы поскорей встретиться с другими мертвецами.
- И с кем же хотела встретиться твоя мама?
- Со своей мамой. А папа ей говорил, что ее мама умерла
двадцать лет назад, да и при жизни от нее было мало толка.
- У вас умная дочка, - сказала мадемуазель Юго, поднимаясь.
- Пойдет в школу - поглупеет.
- Я вас, наверно, еще раз побеспокою. В самом недалеком будущем, порадовала меня мадемуазель Юго, прощаясь.
- А тебя посадят на электрический стул? - спросила Танюша, когда мы остались одни.
Вот чего, оказывается, не хватает моей Танюше для полного кайфа.
4.
Странно, что мамзель не догадалась спросить Танюшу о Володе.
Тот, в самом деле, мало способствовал укреплению наших семейных уз, хоть они и поизносились до его приезда. Но Володя усилил и перенаправил мои подозрения - пока что по поводу нашего семейного бюджета. Ревность пришла чуть позже, когда до меня дошло, что окутан ее ложью, в которой она сама запуталась. А я и вовсе перестал к тому времени понимать, на каком свете нахожусь. Любую ложь я раздувал в измену, в умолчаниях искал тайный смысл. Стал невыносим - сознаю это с опозданием и сожалением. Хоть и понимал, что бесполезно делиться своими сомнениями с женщиной, которую ревную, не удержался.
- Я же тебя не ревную, - уклончиво сказала она.
- Не даю повода, потому и не ревнушь.
- Да сколько угодно! Телок вокруг тебя в колледже навалом. Мне все равно.
- Ты не любишь меня, вот тебе и все равно. А мне не все равно.
- С каких это пор ревность стала показателем любви? Помнишь, что по этому поводу сказал Ларошфуко? В ревности больше самолюбия, чем любви.
- А у тебя ни самолюбия, ни любви!
Слово за слово, наш разговор переходил в скандал. Как всегда. А теперь все чаще и чаще. Скандал стал у нас семейным ритуалом. Ей - как с гуся вода, а у меня - мощный выброс адреналина, перехват дыхания, дикое сердцебиение. Скандалы - не по возрасту мне. Или это у нее неосознанное стремление к независимости - стать поскорее вдовой, сведя мужа в могилу?
До меня не сразу дошло, что ее сущность - не ложь, а тайна. Потому, собственно, и ложь, чтобы скрыть тайну, которую я просто обязан был вызнать, чтобы окончательно не свихнуться. Ложь для нее была эвфемизмом реальности, которая в голом виде была для нее невыносима - вот она и убегала от нее в мир фантомов. Ведь даже ее мнимое, как потом выяснилось, еврейство - не только практическая выдумка, но и мечта о счастливом детстве, а у нее не было даже сносного. По самой сути своей, она была эскапистской. Но ничего этого я тогда не понимал.