— Он невероятно предан и покорен, ни разу за два года даже не помыслил о побеге. Он отличный воин и несколько раз спас мне жизнь в походах на поверхность.
— Ах вот оно, в чем дело, — расхохотался Валас, — это как с рофом Зохом из детской сказки. Его ведут на рынок и продают. И как только он остается в загоне у новых хозяев без присмотра, срабатывает ошейник-амулет и Зох телепортируется к прежнему хозяину и тот снова ведет его на рынок продавать. И так по кругу. Я прав?
— Н-нет, это не так!
У работорговца от ужаса сначала затряслись губы, потом голова и плечи. Но Валас уже не смотрел на него. Он подошел к Эллу и повторил маневр Зирит с гениталиями воина-носильщика бочек, только сжал гораздо сильнее, а потом отпустил.
— И откуда же твой хозяин знает, что ты хорош в постели?
Элл никак не выдал того, как ему было больно. И на провокацию аристократа не поддался. Сейчас, когда на карту поставлено слишком многое, такая вроде бы нечаянная оплошность, как заговорить в присутствии жрицы Ллос без её на это позволения, могла стоить ему жизни. Вместо него на вопрос ответил Сильерд. Он уже почти не заикался, но говорил медленно и сбивчиво, тщательно подбирая слова.
— Господин, я выиграл этого раба в кости у одного из торговцев соседнего Аархдинита. А к нему, по его словам, он попал после того, как бывший Дом раба был уничтожен. Не знаю, насколько эта история правдива, но мечом раб владеет как настоящий воин. И женщинам очень нравится. Две простолюдинки из младших домов крепко поспорили из-за него, но ни у одной, ни у другой не оказалось при себе и пятидесяти монет. Только случайно проходивший мимо патруль спас меня и мой товар от позорной драки на глазах у всего базара. В тот момент я и решил, что одним только воинским искусством таланты моего раба не заканчиваются, и отдал его в местный бордель на обучение. Это стоило мне крупной суммы денег, и обучавшие его девушки заверили меня, что он настолько хорош, что клиентки выстраиваются к нему в очередь.
Зирит, все это время отстраненно поглаживающая паука на своем плече, вдруг рассмеялась.
— Обучать раба ублажать женщин для того, чтобы потом выставить за него неприличную цену и надеяться её получить — это так наивно. Таскаться с ним по поверхности, используя в качестве телохранителя, рискуя вложенными в него средствами — и вовсе глупость. Два года — это слишком долгий срок для продажи, ты успел привязаться к нему и обычный товар превратился в нечто большее. Признайся, ты уже не хочешь его продавать, ведь так? Как можно продать друга и соратника? Оттого и снял с него цепь и назначил цену, которую никто не будет платить.
Работорговец замер, боясь поверить в то, что он только что услышал.
Со времен основания первых городов жрицы Ллос пресекали каждую попытку освобождения рабов, приговаривая к смерти их хозяев, дерзнувших нарушить одно из незыблемых правил общества дроу. Раб должен умереть рабом. Иного просто быть не может.
И жрицы были настолько упорны и ревностны в соблюдении этого правила, что могли объявить попыткой освобождения и проступком, заслуживающим смерти, даже то, что рабов отправляли на рынок за покупками без надсмотрщика или одного из хозяев.
Сильерд, слушая рассказы о приговоренных, всегда потешался над их глупостью. Дроу убили из-за того, что он отпустил кобольда погулять. С ним никогда бы не случилось ничего подобного. Никогда. Ничего.
В улыбке жрицы промелькнула ехидная усмешка её богини.
— Твоё неправильное обращение с рабом могло подарить ему пустую надежду на освобождение. И теперь этот раб испорчен. Возможно, другие твои рабы тоже испорчены.
Он уже знал, что услышит это, но все равно грудь стиснуло до боли, выбивая дыхание. Широко открытым ртом Сильерд беззвучно выговаривал 'нет, нет, нет'.
— Ты совершил ошибку и будешь наказан!
Остатки самообладания покинули Сильерда и он рухнул к ногам Зирит, уливаясь слезами.
— Госпожа, пощадите, госпожа.
Первая дочь дома Д'араунд не обращала на его мольбы внимания. Её голос возвысился, как он возвышается к сводам храма во время службы.
— Именем Ллос я забираю весь твой товар, а этот раб будет принесен в жертву.
Сильерд завыл в голос, но не от горя за участь своего любимца, а от ужаса перед собственным грядущим наказанием.
— А тебе следует немедленно убраться из этого города и никогда больше здесь не появляться, — будничным тоном закончила Зирит.
Работорговец кинулся к ногам жрицы и, ухватив краешек её белой мантии принялся исступленно его целовать.