Толпа меж тем так и напирала. Их много, очень много, почти как на моих рисунках: нескончаемые вереницы истрепанных фигур.
Той девочки, с орехами - не видно.
Еще треск. Ствол накренился, Оля завизжала. Опора выскользнула из-под подошв, я сделал несколько шагов в воздухе (как будто беговая дорожка внезапно добавила скорости и ускользает) и прыгнул...
...ветки хлещут по лицу, бок горит. В позвоночнике ворочается тупой лом.
Чьи-то ласковые прикосновения. Слышу, как щебечут, перекликаются птицы. Пение это прерывает гул, как будто даже здесь, в лесу есть «централизованная система оповещения».
Сразу передо мной многоэтажка, объятая пламенем разлетается на куски. Дом, в котором жила мама и дочка Рифата. Запах горелого мяса, сдобренный резиновой копотью, горький привкус во рту.
Потом удар, но не такой силы как сейчас. Свист в ушах.
И конечно, боль.
Как и тогда, надо мной нависает пятно, обрамленное золотистой каймой. Склоняется ниже, ниже.
Высокие белые скулы, колючий, механический взгляд. Бездушный. Невозможно понять, о чем ОНА думает.
Это та самая женщина, которую я нарисовал перед началом хаоса, перед Импульсом, как говорил Юрец.
(многоэтажка взорвалась ты предвидел это значит и эта баба есть эта женщина кто)
Но вместо «Дурунен» появляется Оля. У нее шевелятся губы, но слова сложно разобрать. Слышу только «бу-бу-бу».
Потом звуки наваливаются скопом: крики, чириканье птиц, шум ветра в листве деревьев.
Рифат не говорил с нами о взрыве, ттолько плакал по ночам украдкой. Оля пыталась его утешить, но он сказал, что ему жалость не нужна и что все в порядке.
- Рома, Рома! Как ты? Ничего не сломал? - Оля говорит и ощупывает меня одновременно.
- Вроде ничего, - я улыбнулся через силу и тут же встал с Олиной помощью, скривился. Клен усвистел вниз, проделав в склоне округлую траншею, перестрелка стихла. Ствол увлек за собой чертову кучу деревьев, подмял кустарник, так что между телками и мостом образовалась преграда. Что-то вроде лавины сошло, и Женщины тупо стоят.
Никогда не слышал, чтоб они разговаривали между собой, кстати. Вот, развернулись и как механические солдатики, и потопали прочь.
А я, соответственно, с облегчением смахнул со лба пот.
Но теперь мне покоя не давала бандана.
- Там что, Рифат? - спросил я у Оли. Она нахмурилась. - Ну это самое... Там тип какой-то был, в красной бандане.
- Мало бандан таких что ли? Ох... - Оля приложила ладонь к животу и поморщилась.
- Опять крутит? - спросил я, вглядываясь в ее мордашку. Кивнула. - Бедняжка ты моя. Ладно, надо как-то спуститься.
- Ну и расфигачили мы... Блин, я так испугалась! - Оля обняла меня и зашептала: - Больше так не делай! Понял? Ты же мог упасть.
- Мог, - подначил я. - Полетел бы вниз, а ты - осталась бы тут...
Оля стукнула меня кулачком в плечо, костяшками.
- Э-э, - я схватился за ушибленное место. - Больно же!
- Будешь знать у меня! Дразнится еще!
- Да идем уже, хватит, - засмеялся, когда она снова налетела на меня. А потом неожиданно для себя я притянул Олю и поцеловал в губы.
Сам не знаю, что нашло. Все это время, что мы скитаемся, не позволял себе ничего такого, хотя чувствовал, что Олину симпатию. Ну, вроде бы как у меня есть (была?) Аня. Но если бы Оля скользнула ко мне в спальник голая, тогда бы я конечно, не смог устоять. Ага, как в «Прощай, оружии». Но куда там.
У Оли еще не было менструаций. Вообще. Вот что мы узнали. Конечно, Юрец тут же вывел теорию, что Импульс подействовал на исключительно зрелых - в половом смысле - женских особей. То есть на тех, у кого регулярные месячные. Поэтому-то есть и девочки, как сегодняшняя - «ореховая» - которые поражены. И есть шестнадцатилетняя Оля, которая еще не знает «критических дней», тампонов и прокладок.
Чего только не выдумает природа.
Оля проверялась, сдала целую кучу анализов, но врачи лишь руками разводили, мол все в норме, разве что езначительная нестабильность с гормональным фоном. Короче, они нифига толком не сказали.
Может, фатум, судьба, что именно нам попалась Оля. И до сего момента я как-то и не задумывался, что же я к ней чувствую. Сейчас маловато времени, чтоб думать, серьезно.
И вот теперь мы целовались, и жадно дышали и набрасывались друг на друга. Я шарил по ней ладонями, как юнец, дорвавшийся до шлюхи, и мы стукались зубами, сбивая губы.
Потом повалились прямо на ковер листьев.
- Я хочу тебя... хочу, - шептала она. Холодная ладонь скользнула по моему животу, выступили мурашки. Мы целовались, перекатывались по листве, стягивая на ходу куртки. Ветки трещали, покалывали ладони и оголенные плечи, но мы не обращали внимания.
- А-ах... Ромочка, ты колешься... - Оля закатила глаза.
Еще немного и мы сольемся. Мы должны, она хочет... Хочет и больше никого не надо...
Я не знаю, что со мной произойдет, если Оля вдруг исчезнет, если... если с ней что-нибудь случится. Илюзий в отношении Ани я не питаю, в общем-то.
Языки сплетаются, и я прижимаю Олю к земле, а ее ногти впиваются в кожу на спине, там, где багровые рубцы...
Жаркое дыхание, и захватывает лихорадка, и мы сдираем друг с друга одежду и...
- Ты посмотри, - раздался хрипловатый голос. - Во дают!
- Блин! Ты помолчать не мог? Позырили бы...
- Те лишь бы зырить! - заржал первый голос. - Шо, голубки? Страсть съедает?
Человек десять - все мужчины. Кто-то откровенно пялится на Олю, кто-то посмеивается. Грязные, небритые, в щетине блестят улыбки, глаза задорно горят.
«Красная бандана» тут же. Рифат без автомата, и по выражению лица не поймешь, нормально все или нет. Руки, по крайней мере, у него не связаны. Хотя «калаш»-то забрали.
Оля натянула куртку. Щеки красные, прячет взгляд. Я встал и отряхнул штаны. Улыбнулся:
- А вы ребята, кто будете?
- Он еще и вопросы спрашивает, - хмыкнул здоровяк со шрамом у виска.
- Люди, - улыбнулся в ответ Хриплый и мотнул дулом автомата. - Мужики. Предлагаю вам пройти в нашу аудиенцию, для выяснения приватных вопросов, - он скалил чуть ли не все трицдцать два зуба.
И мне его улыбка не нравилась.
- Во шпарит! - восхитился кто-то.
Рифат молча отводил взгляд. Потом я заметил и Юрца тоже. Лицо обескровлено, взгляд потухший.
Я даже ответить ничего не успел: по кивку главаря к нам подошел здоровяк и еще пара типов. Один схватил Олю и она пискнула.
- Эй! Аккуратнее!
- Меньше разговаривай. Дольше протянешь.
Мне заломили руки. Потом я услышал металлический звон и щелчок. Бравые хлопцы грубо обшарили меня по карманам, вытащили блокнот.
- Эге! Ты смотри, художник, что ли? - Хриплый забрал у здоровяка блокнот и полистал, с недоверием глядя на меня. Увидел и «Дурунен», и мосты из мертвецов. Всю апокалиптику. Но больше всего их поразил вчерашний, еще свеженький рисунок: женщина, из чрева которой ползет младенец с щупальцами. Бедняжка кричит от боли, лицо искажено судорогой, щупальца с присосками и когтями на концах.
- Психопат, - пробормотал Хриплый. Снял с плеча рюкзачок и закинул блокнот туда.
- Мы в чем-то обвиняемся? - спросил я.
- В общем-то да. Здесь - наша территория, а вы шляетесь тут с БАБОЙ. За это уже можно спросить. Что вы здесь вынюхиваете?
- Не вынюхиваем мы ничего...
- Что с ними разговаривать, - пробормотал тип, с глубоковдавленными в черепушку глазами. Он как раз обыскивал нас. - Грохнем и делов.
- Да-да, грохнем! - поддержали остальные, и стало совсем неуютно. Кроме того, браслеты наручников врезались в запястья холодным металлом. Я поглядел на Олю, и бессильная ярость судорогой прозила тело. Даже челюсть свело.
Сырость теперь забралась под одежду, «пот страсти» давно остыл и холодил спину.
- Заткнитесь! - прикрикнул Хриплый. - Не нам решать. Так что давайте, гоним их до городка. А там уже видно будет. Без НЕГО мы решать не можем. - Он перевел взгляд на Олю и облизнулся. Посмотрел на меня: