Женщины управились быстро. Они делали привычные движения, как роботы, без прежних оскалов, вообще без всякого выражения на лицах. «Солдаты» не сопротивлялись. Они шли, и получали удары, шли и падали в грязь, с перебитыми артериями.
Шли и умирали.
Айзек кинул взгляд на тележку с бомбой. Они порвут его в клочки, стоит только приблизиться, так может, существует критическое расстояние?
Костя, тот самый солдатик, хрипел и подергивал ногами. Из вскрытого горла толчками вытекала бордовая чернота. Костя, который не знает поражающих факторов ядерного оружия, и никогда уже не узнает. А вот и другие знакомые ребята, все те, кто поддерживал, те, кто верил. Все они втоптаны в грязь, уничтожены.
(сейчас еще можно можно)
Айзек выпрямился, пара шагов, и подошвы утопают в грязи. Перейти поле... А потом будет видно. Не надо много думать.
Он отер со лба пот, поглядел на тачку. Ни лямок, ни рюкзака какого-нибудь.
(сейчас еще можно вернуться я не предатель)
Айзек вспомнил, что чувствовал на концертах, вспомнил, сколько энергии отдавали ему все эти люди, вспомнил свое везение. Повернуться сейчас и уйти вслед за Сандро, значит, пустить все насмарку.
Если раньше на задворках сознания и плавала мысль, что Королева это нечто призрачное, эфемерное, то теперь пришло четкое осознание (тоже со стороны, как и многое в последнее время): Королева более чем реальна.
Айзек подхватил «малышку», крякнул. Тяжелая, дура, килограмм на сорок тянет, а кажется, что полтонны весит.
С каждым шагом Айзек все сильней и сильней увязал в размякшей почве, с каждым шагом таяла надежда.
***
Перед глазами плавали зеленовато-фиолетовые пятна, и в них расцветали белесые поганки, с желтым отливом. Дышать не могу, и вот пальцы нащупали твердое тонкое древко.
Потом я ткнул им наугад. Ткнул еще и еще.
Воздух проник в легкие, поганки сразу растворились, и показался потолок, с мерцающими огоньками.
В самой голове возник визг. Не в ушах, а в мозгу прямо. Каждая клеточка вибрировала и выла вместе с ним, и череп грозился треснуть и выплеснуть белесые брызги.
Я перекатился в сторону, зажимая карандаш в руке. Завитки и штрихи, прочерченные грифелем, светились золотом, по полу пошли трещины.
Щупальцы бились по полу, из раны хлестала волокнистая студенистая масса. Пол трескался, как весенний лед на речке. Я вскочил и сделал один шаг, другой, прыгнул и зацепился за трон. Краем глаза отметил, что рана на плече стала еще страшнее, расползлась, а из трещин поползла та же чернильная гадость. В ней плескались зеркальные осколки пола, мерцали как блики.
Трон тонул, а я глотнул напоследок воздуха и ушел вслед за ним.
***
- Чертовню придумал, тоже мне! - фыркнул Пантелеев. - У него что, правда крыша поехала? Эй, вы чего? Ребят...
Колонна возвращалась по трассе, пешком, в грузовики садиться не стали - по понятным причинам. Неизвестно, каким образом на них влияет Королева...
И вот теперь размышления Пантелеева (в том числе и вслух) оборвались. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, и глядел на то, как Рамис, как Коля-великан, который гнул лом голыми руками, как молчаливый Миша, как друзья Айзека - Попс и этот, в татуировках, что вечно в капюшоне прячется, - одновременно достали штык-ножи, тесаки, перочинные ножики. Некоторые достали вилки.
И разом направили острия туда.
Некоторые направили туда дула автоматов.
- Нет... Нет, вы чего! Эй! - он схватил Кенни и потряс. Тот кольнул себя прямо в мотню. Лезвие пропороло материю штанов и утонуло в паху.
Пантелеева затошнило.
Глаза Попса подернулись пленкой, из уголков глаз поползи слезы, руки дрожали и прыгали, но все-таки пересиливали хозяина.
Кенни протолкнул нож глубже. Пантелеев согнулся пополам, и в голове у него зазвучал приятный женский голос. Чуть приятнее, чем у автоответчика.
«я хочу тебя пожалуйста сделай это»
Пантелеев помотал головой и скинул автомат в сторону. Цевье на пару с прикладом обиженно тренькнули по асфальту, а Кенни, улыбаясь, повернул нож по часовой стрелке. В одну сторону, в другую.
Потом он впихнул штык нож в пах, еще дальше. Чавк-чавк. Темные архипелаги пятен побежали по штанам. Вытащил - брызнула темная, венозная кровь, плеснула на асфальт.
Потом, из прорехи в штанах Кенни выпал шарик. Твердый, упругий, вроде фрикадельки.
Фрикаделька с бордовой подливкой. И вот вторая - шмяк.
Пантелеев отбежал в сторону. Нож, у него был нож... Скорее избавиться! Замахнулся и швырнул нож так, что плечо отозвалось болью.
Метрах в двадцати от «войска» Пантелеев застыл, беспомощно всхлипывая.
Все, как один протыкают себя, с улыбками на лицах.
«сделай это ради меня я тебя хочу у тебя давно уже не было секса»
- Пошла прочь! - отмахнулся Пантелеев от чего-то. - Прочь, сука!
«проткни меня проткни»
Он побежал дальше, обшаривая на ходу карманы. Сзади неслись выстрелы, одиночные. Пантелеев знал: не по его душу. Отнюдь не по его.
Но он абсолютно нормальный, и собственные причиндалы трогать не собирается.
Каркнула ворона. Пантелев задыхался, труся по обочине. Может, и автомат зря выкинул, на него ведь эта хрень не действует. Надо бежать отсюда подальше...
«проткни меня прошу проткни»
Голос теперь стал тише, и уже не выедал черепушку изнутри.
«Сколько воронья в поле. Интересно, что они жрут?»
Одна каркнула и взмахнула крыльями, чуть не расцарапала когтями лицо Пантелееву. Он отбивался от нее рукой, той самой кистью, у которой не хватало мизинца.
- Пошла прочь, шваль! - здоровяк нелепо взмахнул руками и споткнулся. Упал кулем, зацепил щекой вывороченную ленту отбойника. В локте взорвался электричекий разряд, а вороны хрипло загоготали.
- Кыш! Пошли прочь!
Потом небо, и насмешливые облачка на нем заслонили черные крылья. Они мелькали, мелькали, Пантелеев кричал, и голодные вороны налетали на него, выцеливая когтями глаза.
«Интересно, что больнее - клювом или ножом», - думал Пантелеев, закрываясь от птиц той самой ладонью, с недостающим мизинцем.
Потом ему стало тепло и хорошо. Тело погрузилось в горячую ванну блаженства, а облачка плыли себе и плыли.
***
Я опускался все глубже и глубже. В руке по-прежнему карандаш, а легкие изнутри выжигала боль, как в том сне.
Слова, фразы, обрывки формул и уравнений. Фигуры, рисунки, воспоминания, картинки, образы людей, размытые тени зданий и улиц, смутные пейзажи. Все, что я когда либо читал, видел, слышал - все здесь. Это множество, помноженное на миллиарды таких же множеств, накопленных предками - это множество и есть чернильный океан, на дно которого я погружался.
Теперь уже щупальца не тянутся ко мне, и голоса Королевы внутри себя я не слышу. Я чувствую ее испуг, но не знаю, чем именно он вызван.
Она хотела проглотить меня целиком, но вдруг отплыла толчком, как это делают спруты, выпуская мне в лицо черную мерзость, пахнущую гнилыми листьями и разложившейся плотью. Это уже не Аня, и даже не ее подобие. Это каракатица, с огромным, угловато-бесформенным черепом и узкими прорезьми эбонитово-черных глаз.
В пасти четыре зуба, Королева открывает ее шире, еще шире. Меня всасывает внутрь, будто пылесосом, я цепляю раной на плече роговую пластину зуба и лечу в темноту.
Воздуха в легких нет. Бью наугад карандашом. В меня брызжут чернила. Удар, еще один, скользко, душно и влажно. Очень тесно, как в бане, меня наизнанку выворачивает.
Легкие горят, пульс мерно тычет в затылок, тычет в виски.
Черная дрянь обволакивала, и держать вдох я больше не мог. Легкие конвульсивно вздрогнули, и я рефлекторно вобрал в себя чернила. В голове возник визг, и я все еще пытался проткнуть карандашом мягкие стенки, по инерции.
Теперь до меня дошло, что именно я нарисовал. Вторую часть того знака, что у меня на спине. Расшифровка, знание об этом символе втекает в меня вместе с чернилами и смешивается с другими мыслями, и я продолжаю тыкать в пустоту.