На выходе с причала пассажирам видны ворота и высокий забор с колючей проволокой и вышками по углам карэ. Под ними копошатся люди в черной робе и черных высоких кепи, поодаль покуривают автоматчики с перекинутыми через шею ремнями "калашниковых", с закатанными рукавами гимнастерок по локоть, руки лежат свободно на оружии. Над воротами зоны свежая бодрая надпись на алом полотнище протянулась: "Добро пожаловать в Славянку, поселок рыбаков, строителей и пограничников". "Пазик" на Зарубино, забитый тесно пассажирами с сумками, долго трясся по гравийной дороге среди мягких низеньких сопок, заросших непроходимым кустарником, с куртинами дубняка и ореха над ними.
Когда появился залив Посьет, уходящий в туманную дымку моря, изрезанный перпендикулярно простору бухточками, я вышел, не доезжая до поселка в глубине песчаного пляжа, и, пройдя через село Андреевка, где на меня глазеют чумазые босоногие ребятишки, ковыряющие в носу грязными пальцами, я отвлек их от ловли многочисленных лягушек, головки которых торчат из обширных луж на дороге, вид у меня конечно экзотический, за спиной оранжевый, непромокаемый рюкзак, сделанный из спасательного плотика, явный я шпион, одежда давно выцвела на солнце, старые, но прочные башмаки на ногах, и независимый взгляд бродяги, направился по деревенской дороге вдоль северного берега залива на восток на бухту Витязь и мыс Гамова.
Колея дороги, мокрая от июньских дождей, разбитая колесами машин до рыжей или черной грязи, проваливающаяся до колен в жижу, огибает многочисленные заливчики, появляющиеся, вдруг, из-за очередного поворота в густом, нависшим над головой широкими грубо-узорчатыми гигантскими листьями корейского дуба лесу.
В вершинах многочисленных заливчиков песчаный берег забит черными валами перекатывающихся в прибое водорослей, наполняющих воздух насыщенным удушливым запахом моря. В одном из них я вышел, наконец, к простору голой от деревьев и кустов пологой сопке, огражденной длинными жердями забора, Оленепарк, а на подъеме дороги, и издали еще увидел, выглядывающую из-за мыса крышу дома. Основная дорога уходила вдоль забора вверх в лощину, а отворот к шлагбауму, загораживающему проезд, рядом грозный аншлаг: "Запретная зона. Институт биоорганической химии. Дальневосточное Отделение АН. Вход без пропусков запрещен".
За тучами зарево упало и быстро стемнело. На неровном пространстве мыса, в голой чаше котловины, кроме темного трехэтажного здания у въезда, расположился длинный барак и на возвышении мыса отдельно стоящие домики с освещенными верандами, на свет их я и пошел. Я заметил женщину и подошел к высокому крыльцу, освещенному низко над столом голой лампочкой на крученом электрошнуре, окликнул ее снизу. Она локтем убрала с лица прядь волос, упавшей на глаза, руки ее заняты, она шкурила рыбу. Красивое лицо. - "Я бы хотел остановиться у вас на базе". - "Возможно, начальник разрешит, нам нужен работник на ремонт крыши лабораторного корпуса", - ничуть не удивилась она.
Совсем стало темно, освещено лишь под навесом летней столовой вдоль обратной стороны барака, где под ним столы и скамейки, и под одинокими металлическими чашечками фонарей на редких высоких деревянных столбах линии, освещающих не столько землю под собой, сколько самих себя. По тропе, где мерцали светлячки в темной траве, мы прошли к аккуратному домику на отшибе.
Коменданша нажала в кнопку звонка рядом с красивой резной дверью, где-то внутри раздался мелодичный звук. Через некоторое время открылась дверь, и нас пропустили вовнутрь игрушечного домика, высокий мужчина заставил снять обувь в прихожей, полы были аккуратно выкрашены и сверкали не затоптанной чистотой. В просторной ярко освещенной люстрой комнате из оцилиндрованных крашенных и покрытых лаком бревен рядом с журнальным столиком у чистого, видно, никогда не топившегося камина между двух окон, в одном из трех кресел сидел лощеный мужчина, чиновник. Он даже не пригласил нас сесть. Коменданша объяснила просьбу. Из-за спины вынырнул розовощекий "комитетчик", просмотрел мой паспорт с жирным штампом погранзоны. Начальник предложил мне написать заявление на временную работу лаборантом, и отпустил нас, сказав коменданше, чтобы поселила меня в бараке в комнате с двумя "москвичами".
Комната в бараке, освещенная голой лампочкой под потолком, вокруг которой вился рой комаров и мошек, восемь солдатских кроватей, две из которых застелены неряшливо смятыми одеялами. Мы сходили в кастелянскую в конце коридора, и Вера выдала мне матрас, подушку и постельное белье, старое, но хорошо отстиранное. Я заплатил на месяц вперед за питание в общей столовой двадцать восемь рублей, осталось у меня девять. За месяц прошедший, когда покинул Преображение, я потратил, бродя по тайге, всего тринадцать рублей, половина начальных денег ушла за эти сутки на билет ночного поезда, морской паром и автобус.
Она провела меня в столовую, налила черпаком из большой кастрюли компота в кружку. Я ушел в комнату, постелил себе постель и сразу заснул, утомившись за день, тело ныло, словно я только сейчас вышел из тайги за пятьсот километров отсюда.
На стационаре института Биологии моря он занимался токсинами из вытяжек морских организмов и водорослей, которые разрушали организм быстро, словно таял снег под жаркими лучами солнца, но в малых дозах они восстанавливали организм, это были лекарства будущего или биологическое оружие в настоящем.
- Сейчас человечество спит, ему надо помочь проснуться.
- Энзимы выборочно действуют на организацию жизненных процессов. Это не одно вещество, а продукты разного происхождения, я подчеркиваю, они имеют времяную локализацию в процессах. Под их действием происходит регенерация утраченных органов у морских звезд, трепангов, дальневосточных саламандр. Эти странные вещества накапливаются в корнях женьшеня, эфедры, диоскореи, Дальний Восток, словно древняя лаборатория природы. В сочетании с чистыми минералами в виде кристаллов драгоценных камней, истолченных в пыль и смешанных с энзимами в правильных пропорциях, китайские алхимики научились включать регенерирующую систему человека, обновляя ее.
- Нужен покой, ничего другого нельзя употреблять во время метаморфозы, организм должен быть очищен. Как у куколок насекомых, или организм разрушится или обновится. Каждое из применяемых смесей не универсально!
- Интересно, как они действуют на стволовые клетки организма. Начальство пользовалось результатами его работ, но не мыслями его. В институте он "ничем не занимался" и только переводил статьи из иностранных журналов, на что уходило 90% его времени. Был он и в научных экспедициях на судах АН, "без заходов в порта".
В стране наука и передовые идеи соседствовали с инквизицией цензуры, контролем "рыцарей без страха и упрека" за мыслями ученых. Этот особый орден меченосцев боялся, что чудаки ученые разрушат их тщательно отрегулированное общество, почему передовые научные идеи совмещались "иезуитами" со средневековой дикостью. Никаких личных контактов, вымарывалось в страницах журналов все, что указывало на процветание или идеологическое представление другого закордонного общества. Им проще было выкрасть готовый научный прибор в чужих лабораториях, чем показать идеи, на которых выросли создатели его, даже рекламные буклеты фирм, производящих их, были частицей "буржуазного образа жизни". Кастрированные журналы без обложек с заретушированными картинками.
- Жаль, что нет времени изучать японский язык, вся японская периодика переведена на плохой английский язык, боятся, что я, как тот "миг" с Золотой долины под Находкой, попаду в Японию.
- Это то же, что из отдельной части растения вырастить весь нужный им огород. Им оттуда знания не нужны, они нас кормят своими баснями, а самим нужны только буржуазные технологии, джинсы, кока-кола, жвачка, их музыкальные диски, их порножурналы. На самом деле их нужно контролировать уже сегодня, иначе в будущем они, выродившиеся, уничтожат нас, ученых, культуру и общество в угоду безразмерному своему потребительству и непомерной власти, если они в будущем останутся во главе государства.