-... одному, живущему в ближайшей деревеньке мужику сына вылечил, нанял магика, — отвлекся от меня мужик. — Второго от голода спас. Кормит, поит, да и работой готов обеспечить — главное, не отлынивай и не лодырничай. А если не умеешь ничего, коли готов подписать бумагу, что поработаешь на благо города и округи года два, мастера научат специальностям всяким. Хочешь — плотником будь, хочешь — каменщиком...
— ... хорошо у нас! Вот приезжай, и убедись! Каждому место найдется..
— ... обещает, что поля рожать будут так, как прежде не рожали, а всего-то и нужно, что раскидать по грядкам землю, которую от него привозят. Бесплатно привозят.
— Не верю я в эти сказки, — сказал один из собеседников. — Обеспечивать урожай могут лишь маги и навоз. Воняет и от первого, и от второго, но магиков еще попробуй отыщи и по полю разбросай.
Мужики хором загыгыкали. Я тоже усмехнулся, разрезая сочную котлетку. Сок сочился из разреза: прозрачный, благоухающий настоящим мясом, а не проклятыми концентратами.
— А ты чего уши греешь, пацан? — вдруг обратился ко мне из-за столика обсужденцев мужик с арбалетом. — Не жалко уши-то? Вдруг оборвет кто?
Я посмотрел на мужика с легким удивлением. Мне давно уже не угрожали простые люди. Про практиков говорят плохое часто, не стесняясь, но в основном шепотом и в своем доме, чтобы не дай бог, тот, кому не нужно о том знать, не услышал.
— Влас, ты бы это... потише, в самом деле, — попытался утихомирить арбалетоносца собеседник, — место общественное, все всё слышат, не уши же им...
— Да адепт это ихний! — набирал обороты арбалетчик, — Школьный! Мрази!
— Слушай, тут такое говорить не стоит, все-же приличное место, да и не Лурскон это...
— Ну ничего, Джун придет, порядок наведет! — разошелся агрессивный. — Наш глава подомнет под себя и этот городишко, и другие! Травить вас надо, как визгливых соседских собак, ублюдки! Сколько можно уже наши ресурсы пить! Мы к вам по-человечески, а вы — на шею сели и ноги свесили! Кормим вас, поим, самим житья нет! Все проблемы от вас! Мир вам дал силу, а вы используете ее, чтобы воровать наших детей и делать из них таких же кровопийцев, как и вы!
Мужичок орал, брызжа слюной, выдавал поток оскорблений пополам с безсвязными обвинениями. Я же сидел, неторопливо ел котлетку, и на визгуна обращал внимания не больше, чем на ярмарочного шута, который прыгает, кривляется. Но вместе с тем внутри копилась злоба, готовая выплеснуться в яростной атаке. Я для себя определил — если мужик попытается плюнуть в мою тарелку, или вообще в мою сторону, или кинет в меня чем-нибудь, то умрет. Оскорбления — оскорблениями, их еще спустить можно, "жизнь каждого — ценна", как врали политики массам в моем прошлом мире, но действия спускать нельзя.
По крайней мере, после таких оскорблений. Иначе просто руку сломал бы.
Я зацепил вилкой щепотку квашеной капусты, закинул в рот и начал неторопливо жевать. По сторонам особо не смотрел, не наблюдал за окружающими, но все-равно подметил, что те слишком уж внимательно слушают мужика. Да и два его товарища, которые ранее говорили, мол, Влас, хватит, теперь вид имеют мрачный и задумчивый. Да и к выходу своего собеседника уже не слишком-то и торопят.
Я громко хмыкнул в перерывах между выкриками собеседника, который сам себя накручивал, и спросил:
— Сколько лет Джуну твоему? Небось, такой же сопляк, как я?
Мужик побагровел, а потом заревел медведем, которому отдавили яйца:
— Зато ума-то побольше будет! Уж он-то наведет порядок!
— Да я его недавно у здешних жриц любви видел. Белобрысый такой, шепелявит вечно, ходит важный?
— Черноволосый, с кудряшками, — процедил мужик. А потом его взгляд изменился — мужик мгновенно успокоился. Я видел такое, и не раз: когда человек принимает для себя важное решение, и тратит на него запас энергии. В этом конкретном случае изменения означали, что он прямо сейчас подойдет к моему столику и попытается меня удивить. И он действительно пошел. А пока он шел, я — думал.
Скорее всего, Джун — это Апелиус. Возраст сходится, знание обо всем — сходятся. Единственное, что не сходится — тяга помочь другим, но она и раньше мелькала, пусть и в другой форме. Чтобы достичь своих извращенных целей, архимаг вполне способен пойти и на хорошее, справедливое правление. Более того — он радел за счастье каждого, если не ошибаюсь. Ну, кроме рабов. И это понятно: сытые, довольные жители империи будут славить своего правителя, что неплохо так почешет эго Апелиуса. Старикан хочет быть лучшим.