— Воля ваша, Эдуард Вельяминович, — я заметил, как загорелись глаза у батюшки, — а токмо, ежели слово Его, подкрепляется делом Его слуги, то вера от этого не умолится, а лишь крепче станет. Да и мне самому не грех будет поучиться!
— Что ж, — начштаба махнул рукой, — уговорили, закончим сегодня занятия на час раньше, Пронькин. Заодно объявите от моего имени унтерам, что завтра у нас досрочный смотр по боевой подготовке. Чтобы после вечерней молитвы все, кроме караульных и дневальных, в койках лежали!
То был первый звоночек о том, что трудные и интересные деньки нашей учёбы сочтены. И люди с зигзагами на погонах уже решили судьбу батальона.
Новость об отправке штурмовиков на фронт утром третьего дня седьмого апреля 1915 года ураганом пронеслась по лагерю. К этому времени я давно уже был готов и физически, и морально. Большего выжать из новоприобретённых способностей и тренировок в условиях лагеря было уже трудно. Нужны были не тренировки, а работа. Тяжёлая, грязная, фронтовая работа. Только она, а ещё хоть какие-то признаки присутствия Демиурга могли излечить меня от саднящей меланхолии, навалившейся в последние дни.
Как выразился однажды командир сибирских стрелков после очередной моей удачной серии выстрелов, неожиданно прыгая в мой окоп и подавая новую обойму: «Что ж, Гаврила, вот и стало быть ты полстрелка. Теперь уже мамкину титьку сосать не надо, — и на мой недоумевающий взгляд добавил, — попасть в зарытый в землю неподвижный кусок дерева сможет научиться каждый дурак. Теперь ты должен овладеть главной наукой стрелка на войне: хладнокровно убивать из своего карабина такого же, как и ты солдата, который не будет неподвижно стоять и спокойно ждать, пока ты в него целишься, а напротив, будет стараться убить тебя всеми доступными ему способами. И запомни, Гавр: до сих пор ты убивал зверей на охоте, но нет опаснее зверя, чем человек, который желает твоей смерти. Чем скорее ты это поймёшь, тем дольше проживёшь!» Вот такая философия у моего фельдфебеля была…
На преодоление оставшихся семидесяти вёрст до ближайших позиций русских войск у Перемышля и развёртывание батальона было отведено двое суток. В сопровождение штурмовикам к общей удаче досталось две сотни терских казаков, выступивших в авангарде и небольшими разъездами, ибо обстановка, по последним данным, полученным телеграфом ещё во Львове, была довольно противоречивой.
Я и сам терялся в догадках. На дворе была первая декада апреля. По тому небольшому объёму информации, что удалось мне насёрфить в сети перед отправкой, я прекрасно помнил, что в ещё в марте в моей реальности крепость Перемышль давно сдалась на милость победителя, принеся воодушевляющую победу русскому оружию.
Теперь же, не обладая полнотой данных и руководствуясь лишь солдатским сарафанным радио, да обрывкам фраз от штабс-капитана и начальника штаба, а, главное дело, рассказами вездесущего денщика Акимыча, я осознавал, что история движется совершенно иным путём.
Невольно вспомнилось замечание Странника о Законе Сохранения Реальности. Неужели исторические несоответствия, что мне всё чаще приходится наблюдать, результат его воплощения? И мои жалкие потуги оказались своеобразным «эффектом бабочки»? Нет, не может быть! Так быстро? Бред…
Бред, не бред, а против фактов не попрёшь. Даже штурмовой батальон новой структуры всем своим существованием доказывает, что уж в одном аспекте ускорение событий произошло многократно. Так почему же и со стороны противника не может случиться чего-то подобного?
И сейчас, похоже, я с колонной топаю не только навстречу Демиургу. Но и Очень Большому Приключению На Свою Задницу. Ведь Перемышль — это не просто крепость. Особенно если вспомнить историю моей реальности…
И тут Анисим снова оказался незаменимым кладезем информации. В первую осаду осенью 1914 года в боях под Перемышлем участвовал его младший брат, которые потерял в тех боях обе ноги, вернувшись в родное село с нищенской сторублёвой годовой пенсией.
Поэтому денщик знал об этом треклятом месте довольно многое. Самая большая и мощная крепость Австро-Венгрии не имела ничего общего с привычным мне средневековым значением этого слова.
При её первом упоминании мне так и виделись высокие зубчатые стены с донжонами и надвратными башнями, окружённые рвом и надменно возвышающиеся над прекрасной долиной с голубой лентой реки и зеленью леса. Чем-то похожая на Кремль, да и только…
Справедливости ради следует сказать, что река была. Как и лесные балки с логами и оврагами. На этом сходство с представляющейся мне картинкой заканчивалось.